Хозяйка Империи - Раймонд Фейст

— Тем не менее наши враги злорадствуют.

Джайкен потеребил кисточки на своем кушаке. Он встречался с Камацу Шиндзаваи и хорошо знал его управляющего. То, что он мог бы сказать в утешение, не укладывалось в рамки этикета и не отличалось особой изысканностью. И все-таки он произнес:

— Он человек, о котором будут скорбеть его слуги, господин. Его все любили.

Хокану поднял потемневшие глаза:

— Да, ты прав. — Он вздохнул. — Ни люди, ни животные не могли пожаловаться на его дурное обращение. Он, как и Мара, был способен видеть дальше границ, установленных традициями, и судить обо всем по справедливости. Я стал таким, как есть, только благодаря ему.

Джайкен почтительно промолчал.

За окном послышались шаги проходящего патруля.

Выждав некоторое время, управляющий деликатно намекнул:

— Мара сейчас в мастерской, вместе с игрушечником.

Новый глава династии Шиндзаваи кивнул и с тяжелым сердцем отправился к жене. Ребенок, которого она носила, сейчас приобретал особенное значение. Хотя у Хокану имелось множество кузенов и даже двое-трое незаконных племянников, никто из них не обладал широтой взглядов и ясностью мысли Камацу, бывшего правой рукой императора Ичиндара.

* * *

Воздух в мастерской казался амальгамой из пыли, тепла от черепичной крыши и запахов древесной стружки, разнообразных смол и клея. По углам громоздились полки, на которых можно было обнаружить лоскутки тканей, корзины с перьями и великое множество столярных инструментов, разложенных в строжайшем порядке. Среди них имелся бесценный металлический нож, доставленный из варварского мира; эта покупка снискала Маре неугасающее восхищение и верную службу Оркато, игрушечных дел мастера, которого все называли просто «игрушечник» и видели в нем гениального умельца, притворщика, пропойцу и любителя непристойных шуток. Мара спускала ему и грубость, и непочтение к ее полу (порой он забывался настолько, что разговаривал с ней запросто, как с парнем-приятелем), и даже исходивший от него запах застарелого пота и семян текни, которыми он приправлял свою пищу. Когда вошел Хокану, властительница и ремесленник стояли наклонившись над каким-то новым деревянным сооружением, вокруг которого располагалась армия раскрашенных игрушечных солдатиков.

— Ну вот, — сказал Оркато своим надтреснутым старческим голосом, в котором звучал, однако, детский энтузиазм. — Если ты потянешь за этот шнурок, госпожа, и отпустишь этот рычаг, вот тогда-то мы и узнаем, зря или не зря потратили время.

Его глаза радостно блестели, и притворный сарказм никого не мог обмануть; растрепанная, разгоряченная, забывшая о тяготах беременности Мара издала восторженный клич, совершенно не подобающий ее сану, и дернула за шнурок с кисточкой на конце.

Деревянное сооружение немедленно откликнулось: щелкнуло, ухнуло и выбросило из себя шнурок, колышек и прут. Хокану решил было, что видит перед собой игрушечный вариант боевой машины, предназначенной для забрасывания камней через стены осажденной крепости; однако он ошибся. На самом деле метательное плечо самодельной катапульты начало разворачиваться по дуге, посылая заложенные в него снаряды в сторону стройных рядов «неприятеля». Игрушечные солдаты падали и подскакивали в пыльном воздухе, а камешки с сухим стуком отскакивали от стен. Хокану инстинктивно увернулся, чтобы его не задели отлетающие рикошетом «камни», и вздрогнул, услышав ликующий вопль Мары.

Оркато-игрушечник захихикал от удовольствия и извлек фляжку из кармана под кожаным фартуком:

— Как насчет тоста во славу богов озорства и шалости?

Он предложил властительнице глотнуть из фляжки и замер, увидев Хокану.

— Смотрите-ка, что мы сделали, господин! — объявил он с мальчишеским воодушевлением. — Нашли способ, как насыпать соли на хвост властителю Джиро: он-то все бредит осадными машинами, а мы придумали машину, чтобы потрепать его собственные отряды!

Он замолчал, сделал солидный глоток, снова захихикал и предложил липкую фляжку хозяину. Мара первая заметила застывшее лицо Хокану.

— Что случилось? — с тревогой спросила она. С трудом маневрируя между рассыпавшимися солдатиками, она направилась к мужу. Видя, как угасает радость на ее лице, Хокану не мог выговорить ни слова.

— Всеблагие боги, — ахнула Мара, подойдя к нему и неловко пытаясь обнять.

— Несчастье с твоим отцом?

Она привлекла его к себе. Он ощущал ее трепет и знал, что горе жены непритворно. Его отец пользовался всеобщей любовью.

Хокану словно со стороны слышал свой неживой голос:

— Он умер естественной смертью. Без мучений. В своей постели.

«Игрушечник» протянул ему фляжку; Хокану принял ее и глотнул, не замечая вкуса содержимого. Однако этот глоток сделал свое дело: новый властитель Шиндзаваи совладал с собственным голосом и обрел способность собрать разбежавшиеся мысли.

— Будут торжественные похороны. Я должен там находиться.

Слишком хорошо он понимал, насколько уязвимыми в его отсутствие окажутся беременная жена и наследник, которым они не имели права рисковать. Предвидя ее вопрос, он покачал головой:

— Нет. Ты не отправишься со мной. Но я не допущу, чтобы ты осталась без защиты от наших врагов.

Она была готова запротестовать, но он опередил ее:

— Нет. Камацу все понял бы, любимая. Он действовал бы так же, как вынужден действовать я, — он убедил бы тебя собраться в дорогу и навестить свою приемную семью, которой ты слишком явно пренебрегала в последнее время. Отправляйся в Кентосани и воздай дань уважения императору Ичиндару. В лице моего отца он потерял стойкого защитника. Все сочтут вполне уместным, что ты побудешь во дворце и постараешься смягчить его горе.

Она прильнула к нему, и в этом движении он угадал и понимание, и благородство. Она не станет с ним пререкаться, но по тому, как она спрятала лицо, уткнувшись ему в плечо, он понимал, что она плачет о нем. И еще о том, что уродство политической жизни заставляет их разлучиться, хотя в час тяжелой утраты ее место — рядом с ним.

— Госпожа моя, — нежно сказал он и спрятал лицо в ее растрепавшихся волосах.

У него за спиной, осторожно ступая по полу, усеянному павшими сподвижниками Джиро, бесшумно покинул мастерскую старый игрушечник.

Крики толпы не утихали.

Солдаты Акомы, составляющие почетный эскорт госпожи, с трудом сохраняли строй под безжалостным напором спрессованных тел. Из сотен глоток вырывались возгласы, выражающие преклонение и восторг перед властительницей, удостоенной титула Слуга Империи. Сотни, если не тысячи, рук тянулись, чтобы коснуться хотя бы занавесок ее паланкина. Существовало поверье, что прикосновение, к носителю этого титула может принести удачу. Поскольку сама властительница находилась за пределами досягаемости, солдатам пришлось убедиться, что люди из простонародья готовы удовольствоваться прикосновением к ее наряду, а если и это запрещено, то, на худой конец, к занавескам. Всем был памятен случай, когда — еще до того, как император присвоил Маре столь высокое звание — она опрометчиво отправилась по делам в сопровождении небольшого эскорта, который сочла подобающим для такой вылазки. В тот раз переход по городским улицам закончился изрядным конфузом: когда она прибыла к месту назначения, ее платье и мантия, равно как и занавески, имели самый плачевный вид. Офицеры Акомы надолго усвоили этот урок.