Мои неотразимые гадюки. Книга 2 - Александра Сергеева

Даже Тарьяса водрузили на Троцкого: сильный в ходьбе – в беге мастер был никакой. Только армы бежали к туннелю, как на прогулке, постоянно оглядываясь на стабилизатора. Но, блок слежения всё ещё молчал. Неприятно было думать, что они поспешили. Ещё неприятней, что эти три километра до туннеля перевалившая через перевал конница пройдёт, как по маслу. А эмигрантам ещё нужно заволочь в темноту грагов. И ведь пришлось бы с ними повоевать, если бы не помощь кутугов.

А те не пошли через перевал. И правильно: что им там делать с конями? Они обошли его по какой-то щели, которую беглецы поленились найти. Теперь конница выползала оттуда тоненьким ручейком, как вода из горлышка бутылки. И тотчас растекалась широкой плотной лужей. Если учесть, что всё это текло сверху вниз, то зрелище впечатляло.

Заартачившиеся метров за триста от туннеля граги насторожились. Нет, они привыкли кромсать этих надоедливых всадников, и не слишком их опасались. Однако, не в таком количестве и не на открытой местности. Кутуги, к тому же, орали, как резанные, что было слыхать даже отсюда. Первой засомневалась Гортензия. Видать, прикинула на весах оба зла, и туннель ей показался более симпатичным. Лэти гнала ей в голову массу самых неприятных ассоциаций о предстоящей гибели потомства.

У Троцкого тоже что-то такое сдвинулось, но он отчётливо ориентировался на самку. Они ещё ни разу не спаривались, и Гортензия не сменила статус вдовствующей королевы на молодожёнку. Дело с мёртвой точки столкнул Рамаз. Они с Бестолочью уже отирались у зева туннеля, заглядывая внутрь и принюхиваясь. Когда вдали раздались первые вопли, старшенький вопросительно взвизгнул, требуя у матери объяснений. Потом ещё немного повизжал и вдруг юркнул в темноту. Бестолочь, естественно, ломанулся за старшим братом. Мать понеслась их выколупывать, а дальше уже пошёл сход лавины.

Они успели. В смысле, не просто залезть в туннель, но и немного пройти вперёд. Если тут и была какая-то опасность, то граги её не чуяли. Да и пронырливая «ищейка» пребывала в нирване. Угол наклона уходящего вниз пола вполне себе приемлемый. Особой вонью не воняло. Впрочем, постоянный плотный контакт с грагами давно приучил носы не деликатничать и не выпендриваться. Ночное зрение сдулось уже через сотню метров – какой-никакой, но свет вокруг для него нужен. И хотя за спиной всё ещё прощально светился кружок входа, мужики вытащили пару заготовленных факелов.

Осветили окрестности: ничего особенного в них не было. Дону всё рисовались картины трухлявого запустения, гирлянды паутины да оборванные кабели – фига с два. Голые гладкие стены да несколько рядов перфорированных каналов, в которых, кроме пыли, других предметов не обнаружили. Зато вскоре спуск стал гораздо положе, и труболазы наткнулись на скелет. А потом ещё на несколько. Вокруг были кучи какой-то трухлятины подозрительно правильных прямоугольных форм. Пара кострищ и следы копоти над отдельными участками перфорированных каналов.

– Факелы в отверстия вставляли, – сообщил Фуф, поковыряв там пальцами и вытерев их о штаны.

– Они сюда не полезут? – поёжилась Паксая, крепче хватаясь за рог Гортензии.

Обе семенили бок о бок по самому центру туннеля, а к их ногам жался Бестолочь. Рамаз продолжал шествие с отвагой профана, не знающего цену опасности вокруг.

– Пока не лезут, – прогудел из арьергарда Тарьяс.

Кутуги и вправду не отважились последовать за врагами в ад. Зато не преминули проводить их самыми поносными напутствиями.

– А они тут от конца света прятались? – на ходу тронул Руф носком сапога очередной скелет. – Или после от кутугов?

– С конца света они б уже истлели, – затянул лекцию дед. – Солнышка тут нет. Да и холодом их не морозит. Опять же, зверьё их не грызёт. Вон, даже граги не польстились с голодухи, когда к нам перебирались. Но, думаю…

Гнер, как и Дон с щупами, не прислушивался к научному бухтению КУСа. Шагая впереди, он, вдруг, остановился и окликнул:

– Фуф! Гоб!

Те по каким-то особым интонациям поняли суть приказа. Запалили ещё один факел и рванули вперёд. И тут свершилось чудо: Блюмкин с Ромео последовали за ними. Рамаз тоже, было, навострил лыжи, но Гортензия недовольно квакнула. Парень обиделся, но ослушаться не посмел. Зато демонстративно отстал от матери.

– Так, верно мать-то говорит, – загудел сзади Тарьяс. – Нечего лезть, куда не просят. Вот армы разведают путь, тогда и мы пожалуйста. А пока нечего.

Впереди бу-бу-бу, за спиной гу-гу-гу. Кажется, эти два психолога решили разбавить гнетущую чёрную тишину. Вон и гадючки о чём-то там шушукаются. И Паксая что-то втирает Гортензии, которая еле волочит ноги. Дон устал бесполезно тормошить «ищейку» и немного расслабился. «Системник» молчит, что, возможно, означает отсутствие опасности. А возможно, просто не может её идентифицировать. Нет, каких-то хищников не ожидалось: какого рожна им тут делать? Они прошли уже почти пару километров и никакой добычи для хищников не встретили. Даже крыс тут не водится. Здесь и микробам-то жрать нечего, не то, что млекопитающим.

Та же фигня с обманувшей ожидания паутиной: мух нет, и паукам тут мёдом не намазано. Одни голые гладкие стены, лишённые даже плесени. Вода под ногами не хлюпала – на мгновенье показалось, что лучше бы она была. Реально муторно влачить своё существование в этой трубе. Такое ощущение, что вот-вот невесомость объявится.

Впрочем, они уже не влачились – как-то незаметно постепенно набирали скорость. Темп задавал не только шагающий впереди Гнер – граги тоже зачастили ногами. Замыкавший колонну Троцкий явно успокоился. И Гортензия приободрилась. Тот первый панический страх забивала возрождённая и ставшая уже привычной установка: пока рядом их «сильные» люди, беды не случится. Щупы, наверняка, постоянно капают ею на мозги сомневающихся.

Кто бы ему чего полезного накапал – с тоской подумал Дон, ощупывая флягу с водой. Потом перешёл на маленькую баклажку в кармане – туда дед залил их профессиональное пойло. Концентрированное – не для всякого. Он вытащил свою драгоценность, выдернул зубами деревянную затычку, обмотанную тряпицей. Сделал малюсенький глоточек и уже через несколько секунд повеселел. А чего он, в самом деле, раскис? Пятнадцать километров – не пятнадцать лет каторги. Да и не пятнадцать уже. А если поторопятся, так и вовсе часа за три управятся.

Гадючки глянули на него и прыснули. Опять подслушивали задрыги! В неверном свете факелов, что несли впереди и позади него, их чёрных глаз почти не видать. А совести в них и при солнечном свете не разглядеть. Девчонки опять зафыркали смешками. Хотел он их приложить,