Принц Модильяни - Анджело Лонгони

Я переглядываюсь с Полем. Он знаком мне показывает, чтобы я не обращал внимания, но говоривший не собирается прекращать:

– Они либо ростовщики, либо эксплуататоры, скупые и бесчувственные.

Я бросаю на него красноречивый взгляд, давая понять, что он заходит слишком далеко со своими антисемитскими стереотипами.

Однако он не унимается:

– Знаете анекдот про еврея? В общем, один друг говорит ему: «Какие красивые у тебя часы». А тот отвечает: «Они мне очень дороги, мне их продал отец на смертном одре».

Все сидящие за его столиком смеются. Я поднимаюсь и пристально смотрю на этого типа, который, по всей видимости, перепил.

– Я – еврей.

– Да, мы поняли. Я бы на твоем месте этим не хвастался.

– А ты кто такой, мудак?

Он тоже встает.

– Я тот, кто отправит тебя домой с переломанными костями.

Поль протягивает руку, пытаясь меня остановить, но поздно: я уже вскочил на стул и нахожусь выше своего противника. Я прицеливаюсь и бью его, удар приходится ему точно в ухо. Мужчина летит в сторону своего столика, опрокидывая бокалы и бутылки с вином, которое проливается на его друзей. Те тут же вскакивают, практически одновременно встают и мои друзья. Теперь мы стоим друг против друга, какое-то время сохраняя молчание. Огромный мужчина из их компании пробивается через остальных.

– Предоставьте этого еврея мне.

У него уверенный и агрессивный вид человека, который знает, как причинить боль оппоненту, и в этот момент его оппонент – я. Он направляется ко мне быстрым шагом. Я все еще стою на стуле. Вижу, как он приближается. Он действительно очень здоровый, и у него огромные руки. Я отдаю себе отчет, что бесполезно изображать из себя героя, – и прыгаю еще выше, на стол.

Все посетители «Ротонды» наблюдают за сценой с большим интересом. Это уже вторая драка с моим участием в этом заведении, не считая еще одной на улице.

Здоровяк направляется ко мне, в то время как тот, которому я врезал, с оторопевшим видом обмяк на стуле, куда его усадили друзья. Я перепрыгиваю на соседний столик, опрокидывая по пути бокалы и бутылки и наживая себе новых врагов. Громила делает попытку меня схватить, но я уклоняюсь и прыгаю на другой стол. В этот момент мой преследователь оказывается лицом к лицу с новичком, Сутиным, который встает перед ним с совершенно бесстрашным видом. Он обращается к мужчине на ломаном французском с русским акцентом:

– Я еврей, тоже.

Эти двое какое-то время разглядывают друг друга. Я замечаю, что они примерно одного роста, одинакового телосложения и с одной и той же злостью в глазах. Лицо Сутина, которое совсем недавно мне казалось детским, приобрело свирепый и жестокий вид.

Сутин испепеляет противника взглядом. Я не спускаю с них глаз, чтобы понять, продолжать ли мне убегать – или можно остановиться, и оцениваю силы соперников.

Тут мой преследователь совершает грубую ошибку – толкает Сутина в грудь. Дальнейшее происходит за считаные секунды: Хаим уворачивается и затем с силой хватает своего противника за запястье, выкручивает его и классическим приемом заворачивает ему руку за спину. Громила испускает крик и обрушивается на колени от боли, но, падая, усугубляет натяжение суставов – и, соответственно, свои страдания. Хаим наклоняется, чтобы сказать ему пару слов:

– Если как еврей в Минске растешь – знаешь, как обращаться с людьми как ты.

После этих слов Сутин наносит несильный сухой удар по его руке, слышится зловещий хруст – но не сломанных костей, а скорее рвущихся связок и хрящей. Побежденный падает на пол и теряет сознание.

Сутин смотрит на меня и протягивает мне руку; я, еще не успевший слезть со столика, с удовольствием ее пожимаю.

– Ты уложить одного, а я уложить другого.

Я спускаюсь со столика и обнимаю его. Мне требуется доля секунды, чтобы понять совершённую ошибку. Я чувствую его запах – сильный и резкий, как от дикого животного; он проникает через нос и ударяет мне в мозг. Сутин окутан этим невидимым облаком зловония, способным шокировать любого. Я, как и остальные, предпочитаю не подавать виду, чтобы его не обидеть; тем более после того, как я увидел, на что он способен.

Компания, сидевшая за враждебным нам столом, забирает своих павших товарищей и тащит за собой к выходу. Мы оглядываемся вокруг, но в лицах присутствующих видим скорее ошеломление, чем солидарность. Возможно, не все уловили причину возникновения драки, а может быть, антисемитизм – более распространенное явление, чем я думал.

Мы медленно идем по дороге; на улице теплый ветерок.

– Что ты творил в Ливорно?

– Я занимался живописью, скульптурой, много ел, совсем не пил, гулял по морскому побережью, думая о тебе, поругался со своей сестрой, проводил время с мамой, виделся с друзьями и, самое главное, я встретился с Оскаром, самым дорогим моим другом.

– Это то, чем ты был занят. А я хочу узнать, что ты творил.

– То есть?

Она останавливается и пристально смотрит мне в глаза; у нее кошачий взгляд.

– Я имею в виду женщин.

– Кики, я не прикасался к женщинам несколько месяцев. Я люблю только тебя.

Она заливается смехом, как и всегда, когда я говорю ей о своей любви.

– Врешь.

– Клянусь тебе. Единственная посторонняя женщина, которую я видел, была портниха, подруга моей матери; она мне сшила пару бархатных костюмов, две пары брюк и пиджак.

– А ты что ей дал взамен?

– Глупенькая… Расскажи лучше о себе.

– Нет.

Она поворачивается, отходит от меня танцующей походкой и улыбается:

– Я тебе ничего не скажу.

Она кружится, подходит ко мне, кладет руку мне на плечо и делает еще один оборот.

– Ах, значит, это ты натворила дел.

– Я – это я. – Она лукаво улыбается и отвешивает мне поклон.

– Ах, конечно, королева Монпарнаса может делать все что хочет, потому что она правит богемным миром.

– Точно!

– А я-то, глупый, думал, что ты мне верна.

– Моди, я никогда никому не верна, особенно тому, у кого на уме только он сам и его искусство.

– Кики, любовь моя, я тебе это прощаю.

– Я это знала.

И тут же, играя, она притворяется недовольной:

– Видишь? Тебе неважно, провожу ли я время с другими мужчинами.

– Ты только что сказала, что ты – это ты, что ты никогда никому не верна. Я знаю, какая ты, и я счастлив, что ты свободна.

Она улыбается и подходит ко мне ближе.

– Ты ни капельки не ревнуешь?

– Я безумно ревную, но из любви к тебе я этого не показываю. Ведь ревнивые мужчины – такие скучные, правда?