Флорентийские маски - Роза Планас

По голосу Ласло было понятно, что он нервничает. Судя по всему, ему нелегко дались эти дни, когда и Хоакин, и Антонио внезапно пропали. Похоже было, что эта ситуация потребовала от адвоката такого напряжения, что теперь он находился на грани нервного срыва.

– Немедленно закажи два билета на самолет из Флоренции на ближайший рейс. Жизнь Федерико находится в опасности, как и моя. Уладь все с билетами и сообщи мне, когда вылет. Звони в любое время. Если же от тебя не будет новостей, я сам перезвоню тебе завтра.

Тем временем в «Гамберо Россо» продолжался веселый вечер. Посетители развлекались от души – по крайней мере так казалось Федерико с его стратегически верно выбранного наблюдательного пункта. Похоже, и Коломбина нашла чему порадоваться, сумев разозлить свою некрасивую собеседницу. Казалось, та была готова наброситься на девушку, которая на каждое ее слово вставляла какое-нибудь едкое замечание. Посетителей в таверне тем временем прибавилось, и помещение быстро затянула густая пелена табачного дыма. Бармен сменил музыку, и теперь по залу разносилась сбивчивая, но ритмичная дробь карибской перкуссии. По соседству слышались возгласы на французском языке. Пышнотелая, свирепого вида мулатка раздавала посетителям меню. За одним из столиков ее клиентами были трое мужчин, сплошь покрытые татуировками. Федерико решил, что настал самый подходящий момент, чтобы тихо исчезнуть.

Он подошел к барной стойке, стараясь не смотреть в сторону столика, за которым сидели карбонарии, по-детски наивно рассчитывая, что если он не будет на них глядеть, то и они его не увидят. Больше всего на свете ему сейчас хотелось обладать тем сверхъестественным даром, о котором рассказывали Пол и Ада, – той редчайшей способностью, какой обладали потомки Гая Фокса, заколдованного Джоном Ди. Сейчас Федерико очень бы не помешало умение находиться душой и телом в разных местах, а самое главное – быть нечувствительным к физической боли.

Он жестом подозвал официанта и рассчитался, не поднимая глаз. Забирая сдачу, он вдруг почувствовал чье-то прикосновение. Он решил, что его обнаружили, и попытался разыграть досаду по поводу столь некстати нарушенного уединения. Молча, стараясь придать лицу надменное и недовольное выражение, он повернул голову в ту сторону, откуда к нему прикоснулась чья-то рука. Все его актерские усилия мгновенно пошли прахом, когда вместо человеческой конечности он увидел гладящую его рубашку черную кошачью лапку. Вот он, тот самый зверь, который подкараулил Пиноккио, чтобы отобрать у него злосчастные монеты.

Федерико так и не узнал, сам ли он упал в обморок, или же его ударили сзади по голове. В любом случае он на какое-то время отключился и не помнил, что происходило вокруг и что делали с ним самим. Несколько часов спустя он очнулся повешенным на ветке огромного дуба и сразу же понял, что задыхается. Воздуха в легкие поступало все меньше, и было ясно, что если его в ближайшие минуты кто-нибудь не спасет, то смерть неизбежна. На шею была наброшена петля, узел которой медленно затягивался. Федерико даже вспомнил, что уже видел точь-в-точь такую же веревку, она украшала стены дворцового зала в тот самый день, когда он приносил клятву верности карбонариям. С его точки зрения, данной присяги он не нарушал, и, судя по всему, лишь желание найти череп и разгадать его тайну стало причиной столь печальной развязки. Он все еще отказывался верить, что столь преждевременный финал его жизни наступил по причине недопонимания, которое возникло в его отношениях с добрыми братьями. Федерико и сам не знал, почему мучается этим вопросом в последние мгновения жизни, когда сознание уже оставляло его, а близость смерти делала, как ни странно, более свободным. Он заметил, как какая-то теплая жидкость растеклась по его ногам и как в следующую секунду судороги заставили отчаянно дергаться и извиваться все его тело.

«Мы, фашисты, должны демонстрировать свое присутствие везде, где только можно; мы должны вырваться из безвестности и серости, которая нас окружает», – прокричал Муссолини на первом фашистском конгрессе, проводившемся во Флоренции 9 октября. Младший брат Габриэле д'Аннунцио и пройдоха-внук Джеппетто Мадзини, он хотел вырваться из мглы посредственности, которая превращает человека в частицу безликой толпы и подавляет невинные, не способные сопротивляться серой массе души. И все же его настоящей болезненной слабостью был меланхолический романтизм, свойственный людям, с которыми родители или окружающие плохо обращались в детстве. Именно из этого изощренного романтизма и выковывались те идеи, под знамена которых вставали шеренга за шеренгой все новые последователи, готовые поднять восстание против унылой окружающей реальности. Муссолини тоже читал историю деревянной куклы и вынес из этой сказки один важный для себя урок: хозяин театра Манджафуоко мог сжечь кого угодно, хоть всех своих актеров-марионеток, но никакое пламя не способно повредить нити, дергая за которые настоящий режиссер направляет ход всей комедии.

В глазах у Федерико потемнело, жар с математической неизбежностью сменился ознобом, удушье заставляло тело биться в конвульсиях, как затянувшийся оргазм. Не имея возможности опереться ногами о землю, он осознал легкость человеческой плоти. Раньше он даже представить себе не мог, насколько хрупка физическая жизнь человека. В эти трагические секунды лишь одно помогало ему вырваться за рамки столь ненавистной Муссолини серости и заурядности: даже не сама смерть, а то, каким образом его решили лишить жизни. Казалось бы, элементарное, даже пошлое событие, но в то же время не лишенное своеобразной эксклюзивности, которую фашисты, эти чудовища вечности, пытались нивелировать количеством смертных приговоров, приводившихся в исполнение именно через повешение. Сейчас, свисая с векового дуба, Федерико ощущал себя способным пронести свои идеи через века и эпохи, призывая народ к восстанию и возрождению и попутно огнем и мечом уничтожая целые поколения тех, с кем плохо обращались в детстве. Педагогическая система Коллоди была категорически против столь жестокого обращения с детьми. А Пиноккио, этот новый Адам, созданный из дерева, чуть было не обуглился, стараясь донести до окружающих великую ценность своего жизненного опыта.

Во всем этом бреду Федерико время от времени с сожалением вспоминал, что не успел попрощаться с Антонио. «Что он подумает, когда узнает о моей смерти? А Коломбина – заплачет ли она? И все же, если правда, что Марк не умер, а продолжает жить, только как-то иначе, то, наверное, и я не исчезну окончательно и смогу возвращаться сюда, чтобы продолжать начатое при жизни дело. Актеры замуруют мое мертвое тело в стенную нишу сурового подземелья на каком-то далеком провинциальном кладбище, но я не удовольствуюсь вечным покоем и приятным беззаботным времяпрепровождением». Чтобы умереть, тоже требуется сила воли – той самой воли, которой Федерико в себе не ощущал, так как полагал, что время исчезнуть навсегда еще не пришло.

Антонио проснулся с первыми лучами солнца и, увидев, что Федерико в номере все еще нет, не на шутку разволновался. Он стал собираться, готовый немедленно предпринять самые решительные действия, чтобы найти друга. Он был готов просить о помощи кого угодно, даже парочку актеров де Лукка, лишь бы его усилия не оказались напрасны. Примерно в это же время ему позвонил Ласло: два билета были заказаны, и друзья могли отправляться в аэропорт, чтобы улететь из Италии первым же трансатлантическим рейсом. Мексиканец поблагодарил адвоката за выполненную просьбу и пообещал больше не предпринимать никаких шагов, не посоветовавшись или, по крайней мере, не сообщив, куда собирается ехать. К сожалению, в данный момент неожиданное исчезновение Федерико потребовало новой корректировки планов, причем весьма и весьма серьезной.