Мир-фильтр. Как алгоритмы уплощают культуру - Кайл Чейка

процессе открытия новой культуры, хотя в наши дни эта роль, возможно, не так заметна (отчасти из-за вторжения алгоритмов).

Когда я писал эту книгу, диджеи независимого радио предстали в моем воображении идеальной формой неалгоритмического распространения культуры. Еще до появления интернета радиостанции обеспечивали круглосуточный поток музыки и информации, отобранных вручную. Если доступ осуществляется с помощью радиоволн, этот поток также привязан к географической зоне (волны не могут распространяться бесконечно далеко) и существует в реальном времени, соответствуя общему со слушателем контексту – будь то погода, время суток или региональный диалект. Такое описание звучит почти утопично, но в то же время обыденно: чудо разговора другого человека с нами через динамики стало привычным, хотя некогда подобное было так же необычно, как цифровая подача отсортированного машиной контента. Но когда диджей пользующейся доверием радиостанции проигрывает какую-то музыку, мы все равно склонны слушать внимательнее и дольше, чем в том случае, когда у нас есть возможность мгновенно перейти к следующей рекомендации.

Как и художественная выставка, радиостанция может бросать вызов нашим представлениям о возможном. Подобное случилось со мной одним вечером, когда я еще не закончил школу. Я отвратительно ориентируюсь в пространстве, поэтому часто плутал на неосвещенных дорогах, петлявших по холмам моего родного города. Возвращаясь поздно вечером от друзей, я слушал местную радиостанцию WPKN – некоммерческую станцию с персоналом из диджеев-добровольцев, созданную в Бриджпортском университете. Журнал New Yorker однажды полуиронично назвал ее “величайшей радиостанцией в мире”; мне повезло, что я рос в зоне ее вещания. Примерно в 2005 году по субботним вечерам какая-то женщина вела передачу о джазе и блюзе; я не знал ее имени, но узнавал голос – тонкий и резкий, который часто обрывался в тишину из-за характерных для независимого радио случайных перебоев. Я не был тогда особым поклонником джаза или блюза, как не являлся им еще много лет после этого, однако WPKN всегда выдавала гораздо более интересную музыку, нежели та, что звучала на коммерческих станциях.

В тот вечер джазовая композиция началась с серии грохочущих фортепианных аккордов и барабанного ритма, а также сотрясающего стука контрабаса. Затем фоном зазвучала мелодия трубы, словно падающая звезда или птица, кружащаяся в ясном небе. Хотя по структуре это был стандартный джазовый квартет, он не походил ни на что, что мне доводилось слышать раньше. Я ехал, а композиция разворачивалась, набирая обороты каждый раз, когда мне уже казалось, что она вот-вот остановится, переходя от моментов ритмического спокойствия к диссонирующим соло на трубе, которые лишь изредка превращались в узнаваемую мелодию. Это продолжалось более тринадцати минут, за которые я успел подъехать к дому. Когда песня наконец замолкла, женский голос по радио объяснил, что это запись Джона Колтрейна My Favorite Things 1961 года, причем полная версия, а не гораздо более короткий вариант для радио, ставший хитом в качестве сингла. (Я даже не знал об оригинальной песне Роджерса и Хаммерстайна 1959 года.) В композиции Колтрейн использовал сопрано-саксофон, который Майлз Дейвис купил для него годом ранее, – необычный инструмент для джаза того времени. После этого краткого, но информативного сообщения диджей перешла к следующим песням. Я сидел на водительском сиденье, слегка ошеломленный.

С тех пор эта запись остается одним из моих любимых музыкальных произведений. У каждого найдется похожая история о том, как некое произведение искусства – картина, музыка, фильм – застало его врасплох и мгновенно изменило. Однако без помощи кураторов и контекста устоявшихся культурных каналов (таких как радиостанции) вероятность подобных встреч снижается.

Если бы тот же трек Колтрейна автоматически проигрывался на Spotify, я, возможно, услышал бы его как таковой, но не стал бы вслушиваться так, как слушал в радиопередаче. Система рекомендаций Spotify никогда не предлагала мне столь длинную композицию – возможно, потому что подобные временные затраты слишком часто приводят к пропуску трека, а это является отрицательным показателем по стандартам алгоритма. (Вспомните, как в эпоху потокового вещания сокращается длина песен.) Я бы также ничего не узнал о Колтрейне или его влиянии. Spotify публикует пространные биографии артистов и разрабатывает собственные плейлисты ручной работы, но его интерфейс затрудняет поиск информации о конкретном альбоме (нужно выходить из приложения и искать информацию в Google) – даже дату оригинальной записи в случае повторного релиза, не говоря уже о том, кто из музыкантов играет на каком инструменте. В отличие от футляра компакт-диска или разворота винилового альбома, здесь нет никаких аннотаций, отражающих эстетические настроения исполнителя.

Алгоритм – неважная замена диджею-человеку. Вероятно, Spotify осознает это: в 2023 году этот сервис запустил искусственный интеллект: ИИ-диджей периодически сообщал слушателям названия песен из алгоритмического плейлиста, но его использование воспринималось скорее оскорблением, нежели инновацией. Необходим творческий подход. Когда в тот раз мы с Джесс ехали домой после Дня благодарения, мы прослушали всю трехчасовую передачу Пола Кавалконте на WFUV. Где-то в Нью-Джерси мы потеряли радиосигнал и переключились на трансляцию с сайта радиостанции через наши телефоны. Вскоре я познакомился с Кавалконте, и мне захотелось выяснить, как появился на свет такой чудесный плейлист и как он видит эволюцию своей роли в эпоху алгоритмических каналов.

Кавалконте работает диджеем уже более тридцати лет и выглядит ровно так, как вы его себе представляете: немного странный, ореол волос над высоким лбом, широко расставленные глаза и широкая ухмылка, излучающая заразительный энтузиазм. Он живет всего в десяти минутах езды от студии WFUV – в доме, где вырос. Помещение в цоколе со временем превратилось в собственную студию звукозаписи с тысячами пластинок на полках. Он был единственным ребенком, и из-за возраста родителей первое его знакомство с музыкой оказалось встречей с их коллекцией классических и джазовых записей; когда Пол пошел в школу, их разнообразил рок. В начале 1980-х годов он учился в Фордемском университете и работал волонтером на радиостанции, штат которой тогда полностью состоял из студентов-добровольцев. Когда он рос в период пика FM, диджеи радио “являлись своего рода культурными арбитрами”, поведал он мне тем же маслянистым голосом с нью-йоркским акцентом, который я слышал по радио.

Свою первую работу на радио Кавалконте получил на WLIR, влиятельной станции прогрессивного рока, вещавшей с Лонг-Айленда. Особенность этой радиостанции состояла в том, что она позволяла диджеям вести эфир в более непринужденном тоне и ставить треки из малоизвестных альбомов, а не только модные синглы. WLIR с самого начала приветствовала новые музыкальные жанры, ставшие популярными в восьмидесятые годы, включая пост-панк – несколько более мелодичный преемник панк-музыки середины семидесятых, с такими группами, как The B-52s и No Wave, более шумное, атональное