Сон №9 - Дэвид Митчелл

12 августа 1944 г.

Прохладно и тихо. Море гладкое, как река Накадзима, на которой мы пускали кораблики. Сегодня я расскажу о наших тренировках. После завтрака мы делимся на Хризантем и Курсантов. Из-за того, что на учебные пуски выделено только шесть кайтэн, нам предоставили преимущество в тренировках. В восемь тридцать мы по тоннелю направляемся к причалу для пуска кайтэн. Когда мы занимаем свои места в кабинах, кран опускает нас в море. Обычно мы садимся по двое. Конечно, тесно, но такое удвоение помогает сэкономить топливо, а «капля горючего так же драгоценна, как капля крови».– Инструктор стучит по корпусу, и мы стучим в ответ – в знак того, что готовы к отплытию. Сначала мы проходим серию спусков. Потом решаем навигационные задачи с секундомером и гирокомпасом. Мы определяем местонахождение вражеского корабля и имитируем удар, проходя под его носовой частью. Нужно быть осторожным, чтобы не зацепиться верхним люком за киль – на базе «П» так погибли два пилота. Еще мы боимся застрять в иле, как младший лейтенант Куроки и лейтенант Хигути. Если это все же случится, придется закачать сжатый воздух в боеголовку (которая вместо тротила наполнена морской водой), что должно, в принципе, вытолкнуть кайтэн на поверхность. Никому не хочется первым проверять эту теорию. Но больше всего мы боимся потерять тренировочную кайтэн и при этом остаться в живых. Такое случилось с курсантом из Иокогамы пять дней назад. Его исключили, и его имя всеми забыто. После возвращения к причалу или в порт базы мы проходим «разбор полетов», чтобы поделиться своими наблюдениями с курсантами. Когда спадает невыносимая дневная жара, мы занимаемся борьбой сумо, фехтуем на кэндо, бегаем или играем в регби. Пилоты кайтэн должны быть в наилучшей физической форме. Помни, что говорил наш отец, Такара: тело – это внешний слой души.

14 августа 1944 г.

С утра погода прекрасная, но к середине дня стали собираться тучи. Тренировка отменена из-за поломки двигателя, и у меня есть свободный час, чтобы рассказать тебе о своих братьях по «1-333». Ютака Абэ – наш лидер, ему двадцать четыре года, он из старинного токийского рода и закончил «Школу пэров». Его отец был на борту «Симантогавы» в славной битве при Цусиме в 1905 году. Абэ – сверхчеловек, у него получается все, за что бы он ни взялся. Гребля, навигация, сложение хайку. Как-то он обмолвился, что выиграл все шахматные партии, которые сыграл за последние девять лет. Девиз его кайтэн: «Стрела императора не бьет мимо цели». Сигэнобу Гото, двадцати двух лет, происходит из семьи торговцев в Осаке, и его остроумие разит с двадцати шагов. Почти каждый день он получает любовные письма от разных девушек и жалуется, что на базе ему не хватает женского общества. Абэ можно описать одним словом – цельность. Гото же способен изобразить кого и что угодно. Он даже принимает заявки: китаен, на которого в уборной напала змея; торговка рыбой из Тохоку, над ухом которой взыграла труба. Он пользуется своим умением подражать разным голосам, чтобы отвлекать Абэ, когда они играют в шахматы. Абэ все равно выигрывает. На своей кайтэн Гото написал: «Лекарство для янки». Наш третий товарищ – Исса Кусакабэ. Кусакабэ на год старше меня, это тихий парень, который читает все, что попадет под руку. Технические справочники, романы, стихи, довоенные журналы. Все подряд. Госпожа Осигэ (наша «мама» на Оцусиме – она думает, что мы испытываем новую подводную лодку) договорилась с одним местным мальчишкой, чтобы тот каждую неделю приносил Кусакабэ книги из школьной библиотеки. У него есть даже томик Шекспира. Абэ спросил, подходят ли сочинения изнеженного европейца для японского воина. Кусакабэ ответил, что Шекспир в Англии – все равно что кабуки. Абэ сказал, что Шекспир оказывает разлагающее влияние. Кусакабэ спросил, какие пьесы Абэ имеет в виду. Абэ предпочел оставить его в покое. В конце концов, Кусакабэ не попал бы в отряд кайтэн, если бы его моральные принципы вызывали какое-либо сомнение. На его кайтэн написан не лозунг, а стихотворная строка: «Враг может издать тысячу криков – мы будем драться без единого слова». Я должен упомянуть и о Мазуте, нашем главном инженере. Это прозвище он получил за свои руки, которые всегда грязны до черноты. Он избегает говорить о своем возрасте, но явно годится нам в отцы. Настоящие дети Мазута – его кайтэн. Кстати, я решил оставить свою кайтэн без девиза. Ее девизом и смыслом станет моя жертва.

* * *

Я прячу дневник под прилавок «Падающей звезды», чтобы дать глазам отдохнуть – хоть страницы и заламинированы, карандашные строки выцвели и стали похожи на привидения. К тому же многих иероглифов я не понимаю, и приходится постоянно заглядывать в словарь. Открываю банку диетической «Пепси» и окидываю взглядом свою новую империю: повсюду видеокассеты – на стеллажах и полках, сложены стопками на прилавке. Источающие слизь чужие, сверкающие доспехами гладиаторы, писклявые идолы. Из динамиков звучит софт-рок. За ту неделю, что меня здесь не было, на месте старой обувной мастерской рядом с «Фудзифильмом» открылась закусочная сети «Кентукки фрайд чикен»[111]. У ее входа, под обвисшим полотнищем с надписью «Торжественное открытие» стоит жутковатого вида статуя полковника Сандерса[112]в натуральную величину. Взглянув на его упитанную фигуру и улыбающуюся физиономию, вспоминаешь храмовые статуи Эбису. Неужели от «КФЧ» можно так растолстеть?

Бунтаро с Матико наверняка уже в самолете «Японских авиалиний», где-нибудь над Тихим океаном. Когда я пришел домой после встречи с господином Райдзо, Бунтаро был на грани срыва, хотя до прихода такси оставалось еще полтора часа. Что будет, если рухнет компьютер? Если сломается монитор? Если пойдет дождь из танцующих мурен? Матико буквально загнала его в такси. На мониторе я могу смотреть все что угодно, но выбор слишком велик, поэтому я весь день кручу один и тот же фильм с Томом Хэнксом. Никто не заметит. С двух до пяти клиентов почти нет; как только офисы и школы начинают закрываться, работы сразу же прибавляется. Завсегдатаи смотрят на меня, раскрыв рот,– им сразу же приходит в голову, что у Матико случился выкидыш. Когда я говорю, что чета Огисо уехала в отпуск, они реагируют так, будто я сказал, что Бунтаро с женой превратились в чайники и улетели в Тибет. Вопрос, кто же тогда я, довольно щекотлив – мой ушлый хозяин сдает капсулу, не беспокоя налоговую службу. Школьники толпятся вокруг стендов с ужастиками, секретарши выбирают голливудские фильмы с белокурыми звездами, служащие предпочитают названия вроде «Пэм, дама из Амстердама» и «Академия горячих сосисок». Некоторые приносят кассеты с опозданием – нужно постоянно сверяться с записями в журнале. Госпожа Сасаки приходит в половине восьмого – я несусь наверх накормить Кошку, а потом через дорогу – накормить себя. Цыплята полковника Сандерса сделаны из опилок. Госпожа Сасаки говорит, что мое место в Уэно уже занято, и меня охватывает тоска по моей прежней работе. Она оставляет мне «Токио стар» – в понедельничных выпусках несколько полос отводятся под списки вакансий. Если я хочу стать разнорабочим на кухне в каком-нибудь ресторане, оператором телепродаж, грузчиком в супермаркете или специалистом по выемке писем из почтовых ящиков, тогда Токио для меня – рай земной. Кошка выходит на лестницу – за ту неделю, что я прятался, она научилась открывать дверь капсулы. Я говорю ей, чтобы шла назад, но она не обращает на меня никакого внимания, и когда я отхожу отнести на полку стопку возвращенных кассет, она устраивается на моем стуле, так что мне приходится довольствоваться шаткой табуреткой. «Фудзифильм» показывает 22:26. Поток клиентов сходит на нет.