Хроники Червонной Руси - Олег Игоревич Яковлев

Христа на казнь предал! Грязное ты мне дело предлагаешь, хазарин! А от грязи добра не будет! И сребро то, кровью и слезами несчастных омытое, поверь мне, во зло обратится! Не попустит Господь такого! Никакая сила ибо супротив правды не устоит! И нанятые на то сребро ратники предадут меня так же, как я предал полоняников несчастных! Вот ты ответь мне, Халдей: совесть есть ли у тебя, такое советовать?! Страх Божий имеешь ли в сердце?!

Хазарин трусливо отодвинулся от стола, змеёй метнулся в сторону от князя, словно страшась удара, и торопливо пал ниц перед Володарем.

— Прости, светлый князь. Неподобное рёк. Бес меня попутал, — бормотал он дрожащими устами.

Гнев княжеский быстро стих. Уже спокойным голосом Ростислава промолвил:

— Не ожидал я от тебя такой слепоты, Халдей. Думал, умеешь ты добро от зла отличать. Видно, соплеменники твои тебя смутили. Служить ты мне добре, корить тебя не в чем. Но подумай, крепко подумай, что болтал тут сейчас. Ступай теперь.

Халдей тотчас скрылся за дверями покоя. Володарь, оставшись один, с тягостным вздохом опустился обратно на конник.

Да, ему нужны были воины, удатные храбры. Но всему ведь есть предел. Тревожное наступило на Руси время, и надо было думать, за счёт чего укрепить свою и братнюю невеликую волость. Вспомнился вдруг примикарий Татикий с золотым протезом вместо носа.

«Нужны союзники», — стучала в голове мысль.

ГЛАВА 62

Собрались в горнице княжеских хором в Перемышле видные бояре и старшие дружинники, все в нарядных кафтанах из ромейской парчи или восточной фофудии[262], в горлатных шапках. Каждый старался нарядиться как можно богаче и ярче, показав тем самым своё значение. По соседству с «набольшими мужами» расположились важные духовные лица во главе с епископом Стефаном.

Володарь, сидя на стольце, окидывал собравшихся внимательным взглядом из-под нахмуренных бровей. Совет боярский созван был по важному делу. По взмаху княжеской руки поднялся с лавки Юрий Вышатич. Травчатый кафтан молодого боярина изукрашен был изумрудного цвета узорочьем, по вороту и подолу тянулись оранжевые драгоценные нити. На перстах ярко горели жуковины.

«Зажиточно народец у меня стал жить, — подумалось Володарю. — Вот что значат несколько лет мира! Если поехать по градским улицам в Перемышле, Санке или Свинограде, в загородные слободы заглянуть, увидишь, что и простолюдины-крестьяне, ремественники разноличные, и одеты неплохо, не в лохмотья жалкие, и сыты, не стоят с протянутой рукой. Что же, верно говорят, мир крепить надобно».

— Утишил в прошлое лето брат твой князь Василько с половцами в соузе ляхов, постращал их, — говорил Юрий. — Но ить, княже, не угомонятся ляхи. Снова ратью грозят можновладцы.

— Им ить одно надоть — пограбить, разор учинить, полон угнать! — веско добавил опытный Верен.

— Разбойники, тати, иначе их и не назовёшь, — прохрипел, грозно шевеля длинными вислыми усами, старый боярин Осьмушко.

— К тому мы речь ведём, княже, что соузники нам надобны, — молвил, как всегда, горячий, Биндюк. — Угры — те ненадёжны. Того и гляди, кусок земли отхватить могут. Иное дело — поморяне[263], те, которые Гданьском и Бялоградом[264] володеют. Князь Святобор[265] — давний ворог круля Германа.

— Верно. Вот с им бы и соузиться нам топерича. Чтоб ляхов в страхе держать! — возгласил Юрий Вышатич.

— Говорят, поганые суть поморяне. В Свентовида[266] веруют, жертвы человечьи приносят. Гоже ли с такими невегласами[267] дело нам иметь? — осторожно заметил епископ Стефан.

— Есть среди них и христиан немало, — поспешил возразить Стефану молчавший доселе Володарь. — Причём нашего, не латинского, вероисповедания. Латинян же в Поморье не любят, поскольку огнём и мечом бискуны немецкие веру свою там привить пытаются. Для них, германцев, вера — лишь прикрытие. Жаждут овладеть землями на море Варяжском[268].

— Дак может, нам с немцами супротив ляхов соуз заключить, — предложил молодой боярский сын из задних рядов.

— Глуп еси! — проворчал, сердито поведя усами, старик Осьмушко.

— Не забывай, что сестра родная императора Генриха, София, ныне крулева ляшская, — заметил воевода Верен. — Крутит сия жёнка своим хвостом лисьим в Кракове. Круль же Герман — что дитя малое, хоть и двух сынов имеет от прежних жён. Власти у ляхов он, по сути, никоей не имеет.

— Бают, воевода Сецех — истинный правитель в Польше. София же — полюбовница еговая, — добавил Вышатич.

— А ещё, бают, князя Метко, сыновца Германа, София сия с Сецехом ядом извели, — молвил кто-то из старших дружинников на задних скамьях.

— Довольно! — резким голосом оборвал споры Володарь. — Что мы, как бабы на базаре, слухи друг другу передаём! По делу собрались тут!

Уже спокойней он продолжил:

— На немцев полагаться нечего, это верно. Ещё прадед мой, князь Ярослав, с германским королём против ляхов сговаривался, кончилось же тем, что немцы с ляхами помирились и пятьсот рыцарей в помощь королю Болеславу для похода на Русь выставили. И потом, верно сказано о королеве Софии. Хитрая и злокозненная она жёнка. А вот о поморянах сам давно думаю. Могут нам они крепкими союзниками стать. Следует снарядить посольство в Гданьск, ко князю Святобору. Поедешь ты, Юрий Вышатич. А в помощь тебе дам Биндюка. Грамоту напишу. Поедете через Дрогичин, в обход польских земель. И глядите по пути в оба. Помните: нужен нам союз против короля Германа и Сецеха.

Володарь замолчал, прикусил губу. Он долго не решался, всё думал, стоит ли начинать вести речь об этом, но в конце концов резко вскинул голову и добавил:

— Ещё. Говорят, у князя Святобора есть дочь. Семнадцатый год девице. Есть у меня желание жениться. Вот, Юрий, и будешь мне сватом.

— Благодарю за честь, княже! — Вышатич приложил руку к сердцу и отвесил Володарю поясной поклон.

...Посольство воротилось в Перемышль намного раньше, чем ожидал того Володарь. Горделиво вышагивали по мощённым досками городским улицам белоснежные