Казанова - Елена Морозова

Выдержав паузу, она продолжила:

— Вы поклялись, что любите меня. Теперь поклянитесь, что избавите меня от этого трупа. Его надо вынести отсюда и бросить в реку.

Казанова поклялся еще раз. Он полагал себя истинно галантным кавалером, к тому же в нем проснулся азарт игрока: неожиданная развязка приключения будоражила его воображение. Такого с ним еще не случалось.

Через несколько минут он уже был на темной мадридской улице, удерживая на плече тяжелый сверток, где лежал труп убитого неизвестно кем человека, и, повинуясь женщине, не подарившей ему даже поцелуя, тащил труп к берегу. Вернувшись к себе, он хорошенько запер дверь и всю ночь промаялся без сна, пытаясь отогнать от себя навязчивые кровавые видения. Красавица в окне напротив больше не появлялась.

А через несколько дней у Казановы начались неприятности. Местным властям стало известно, что он хранит у себя под матрасом пистолеты. Обвинив его в тайном ввозе оружия в столицу, что по закону строжайше запрещено, его арестовали и посадили в тюрьму. А может, причиной были вовсе не припрятанные пистолеты, а выброшенный им в реку загадочный труп? Есть и такое предположение, хотя при аресте о ночной истории не было сказано ни слова. Впрочем, рассматривать ночные похождения при ярком свете дня бывает опасно…

Казанова оправдывался: путешественнику никак нельзя без оружия, эти пистолеты сопровождали его уже одиннадцать лет, без них он не раз стал бы добычей лихих людей. Оправдания не помогли, и Казанову отвели в многолюдную темную камеру, где ему с трудом удалось отыскать себе место на скамье. Поначалу венецианец хотел потребовать, чтобы ему принесли чистый соломенный тюфяк, но, убедившись, что пол обильно залит мочой, решил, что даром потратит силы и деньги, ибо через несколько часов тюфяк станет мокр и гадок. И он потребовал бумагу, чернила и перья. Не без труда (и не бесплатно) получив просимое, он тут же написал несколько писем и отдал их тюремщику, приказав непременно их отправить. Сиятельные имена адресатов (посланник Венецианской республики синьор Мочениго, всесильный министр, глава правительства граф Аранда[71], придворный художник Антон Рафаэль Менгс и прочие вельможи) произвели впечатление, и послания честь по чести были опущены в общественный почтовый ящик (в те времена почтовые услуги оплачивал получатель).

В камере, где царила невыносимая грязь и правили бал вши (Казанова с ужасом отмечал, что эти мелкие насекомые, тотчас на него набросившиеся, видимо, смущали его одного; остальные их просто не замечали), вместе с воришками и мошенниками сидели бедолаги, ставшие жертвами испанских предрассудков и пустого кармана. Некий бродяга-итальянец привлек внимание полиции тем, что, живя в Мадриде, не имел видимого источника дохода. Другой, кажется француз, завел себе умывальник с фигуркой голенького ангелочка, а краном для подачи воды служило крохотное мужское достоинство младенца. К несчастью для владельца умывальника, ваятель изобразил над головой младенца нечто, напоминавшее нимб, отчего кто-то из набожных соседей решил, что фигурка изображает Христа, и донес на владельца, обвинив его в том, что тот каждое утро умывается священной Христовой мочой.

Но каковы бы ни были истинные и мнимые проступки сокамерников, Казанова не нашел никого, кто смог бы душевно побеседовать с ним. Поэтому всю свою злость на местные порядки, весь свой яд он излил в письмах, прямо обвинив власти в желании погубить его. Ведь он предъявлял свои пистолеты на таможне, но почему-то там никто не посчитал нужным обратить на них внимание. Результат вовремя произнесенного (пусть письменно) слова не замедлил сказаться. Слуга, присланный Менгсом, принес хороший обед, что было отнюдь не лишним, ибо жидкий суп и грубый хлеб, коими кормили узников, не насыщали и были отвратительны на вкус. Ночь Казанова провел на лавке, лишь ненадолго забываясь сном: он боялся свалиться на покрытый нечистотами пол, а также что во сне у него вытащат кошелек или часы. Утром к нему прибыл посетитель: граф Мануцци. Казанову вывели из камеры и отвели в закуток, где можно было спокойно поговорить и приготовить шоколад, который Мануцци захватил с собой, дабы побаловать узника. Несмотря на усталость после дурно проведенной ночи, Казанова с жаром принялся обвинять мадридские власти, тюремные порядки, посланника, не почитающего долгом своим защищать законопослушных соотечественников… С трудом уняв разбушевавшегося Авантюриста, Мануцци сообщил, что граф Аранда сам займется его делом и не позже следующего дня Казанова будет на свободе. Принес он и еще одну хорошую новость: Мочениго получил из Венеции рекомендации на Казанову и в ближайшее время он собирается представить венецианца королю.

Выйдя из тюрьмы, Казанова воспользовался гостеприимством Менгса, великого художника, учеником которого когда-то был его брат Джованни. Сам он с художником успел познакомиться в Риме. Сиятельные особы ласкали Казанову, советовали ему подать жалобу на начальника полиции, ибо, как утверждали они, в Испании чтят законы и каждый имеет право жаловаться и требовать возмещения ущерба как морального, так и материального, если, конечно, дело не было возбуждено инквизицией. Посещая званые обеды и ужины, Казанова познакомился со многими вельможами, был представлен королю и несколько раз был приглашен на заседание комиссии по заселению пустынных, но плодородных земель в Сьерра-Морене, где, как известно, совершал подвиги Дон Кихот Ламанчский. Испанское правительство решило пригласить на эти земли известных своим трудолюбием швейцарцев, разумеется, католического вероисповедания; посему обустраивать тамошнюю жизнь предполагалось на испанский католический манер. Получив дозволение высказать свои соображения, Казанова произнес целую речь, содержавшую критику существующего проекта и предложения по его улучшению. Справедливо полагая, что ежели колония будет управляться испанцами и действовать там будут испанские законы, то швейцарцы скоро почувствуют Heimveh, ностальгию по родным местам, и, несмотря на получаемый ими прибыток, уедут обратно. Венецианец предлагал вместе с крестьянами пригласить из Швейцарии священников и судей, а также поселить рядом со швейцарцами некоторое количество испанцев, и оба народа должны будут соединиться посредством брачных уз и таким образом укорениться в этих местах. Речь произвела впечатление, Казанове было поручено составить письменный проект о колонизации земель в Сьерра-Морене. Уверенный в успехе, Казанова с усердием принялся за составление проекта. Расписывая устройство будущей колонии, он, в частности, предложил к трудолюбивым швейцарцам присоединить прилежных баварцев.

Приблизившись ко двору, он почувствовал себя защищенным от всяческих нападок и клеветы; прежние неприятности постепенно стали забываться. Он познакомился с великим инквизитором, оказавшимся милейшим человеком, и Авантюрист даже поведал ему одну пикантную историю, изрядно позабавившую их обоих. В одной из мадридских церквей Казанова увидел великолепное изображение Мадонны, кормящей грудью младенца. Мадонна была хороша собой, а грудь ее была выписана столь великолепно, что возбуждала отнюдь не благочестивые мысли. В церкви сей всегда толпился народ, пожертвования текли рекой. Насладившись созерцанием картины, Соблазнитель тоже внес лепту в церковную копилку. Через некоторое время он решил вновь полюбоваться соблазнительной Мадонной, но его ожидало беспримерное разочарование: на ослепительную грудь и очаровательный ротик младенца Христа, пухленькими губками впившегося в жизнедающий сосок, был рукой неумелого рисовальщика наброшен платок. Обычной толкотни в храме не было. Возмущенный порчей произведения искусства, Казанова отправился к священнику, выяснить, кто сотворил сие кощунство. Оказалось, повинен в этом был сам служитель Господа: стоило ему во время проповеди бросить взор на изображение, как в голову ему лезли суетные мысли, а язык начинал заплетаться. Когда же Казанова предложил святому отцу заказать другую картину с Мадонной, дабы вновь привлечь публику в церковь, тот наотрез отказался.