Стезя смерти - Надежда Попова

– Нет, абориген, не в том дело. Она просто слишком много знает; помнишь, я говорил о том, как нам придется туго, если в наши руки попадет чересчур осведомленный обвиняемый?.. Так что – ты был прав. Точнее, это она права: ее дело сейчас – просто тянуть время. А требование вызвать как свидетеля ее дядюшку – и вовсе удар ниже пояса, душевный удар, с каблука… Господи, парень, – улыбка Ланца была нервной и фальшивой, – дернуло же твоего наставника заслать тебя к нам, а? Пока ты не казал в Кёльн свою смазливую морду, у нас не было неприятностей с герцогским домом, а теперь – влипнуть в такое дерьмо! Нет, – оборвал он попытку ответить, – брось, не всерьез же я; просто иногда начинаю скучать по старым добрым временам, когда «влипли» говорили герцоги, попадая к нам на прием.

– Стало быть, – послышался голос Райзе, возникшего вдруг на пороге, – и у вас пусто?

– «И у нас»? – повторил Ланц. – Неужто и горничная молчит?

– Молчит, – кивнул тот, проходя внутрь, и аккуратно прикрыл за собою дверь, так медленно и спокойно, что Курт понял – сейчас сослуживец куда больше хотел бы дверью хлопнуть, с грохотом и руганью. – Причем в самом буквальном значении этого мерзостного слова.

– Id est?

– А вот то и есть, академист. Просто молчит – смотрит в стену и молчит. Ни слова. Ни звука. Тишина. Безмолвие. Silentium. Таких мне еще не попадалось; у нее даже ресница не дрогнула!

– У нашей дрожала, – кисло отозвался Ланц. – Но толку от этого чуть. Она навесит на нас своего дядюшку: вызвала его как свидетеля. Готовься.

– Обыск надо начинать немедленно, – тихо вклинился Курт. – Сию же минуту – идти в ее дом. А после – в замок. Может герцог выкрутить право собственности так, чтобы возбранить нам доступ в замок ее покойного мужа?

Ланц и Райзе переглянулись, столь же синхронно обернувшись потом к нему, и Дитрих поднялся, неуверенно пожимая плечами:

– Насколько я знаю – нет, прав на ее имущество у него нет никаких, юридически с покойным графом он никак не связан, и она совершенная владелица имения. Однако же – герцог… Как знать, что он может измыслить, связи у него немалые. Абориген прав, надо поторапливаться – обыскать и допросить прислугу поскорее, дабы после не биться в замковые ворота лбом.

– Я уже направил в замок людей, – успокоил его Райзе, – посему пока биться лбом придется фон Аусхазену, буде ему взбредет в голову нам воспрепятствовать. Челядь под надзором, всё, что можно – на замке́. В кёльнском доме остались только повар с помощниками и пара телохранителей, оба обезоружены и заперты, однако здесь ловить нечего – наемники, не более; чуть умнее моего левого сапога. Хорошо хоть, этого хилого разума хватает на то, чтобы не выдрючиваться, сидеть тихо и отвечать четко, хоть и не всегда вразумительно…

– Густав, – оборвал его Курт, и тот закивал:

– Да, обыск, верно; надо поспешить. Нам бы управиться в пару дней, пока герцог не вмешался и не испортил нам все; к тому же нашу малышку в городе любят, как бы не начались серьезные неприятности вроде нездоровых слухов. Предлагаю привлечь к делу старика – пусть в кои-то веки разомнет свою дряхлую задницу, может, узрит что-то своим oculo experto[124].

– Даже при этом, – невесело покривился Ланц, – обыск городского дома и замка силами четырех следователей за два дня… Кроме того, Керну нельзя отлучаться из Друденхауса – вскоре сюда потянутся жалобщики, он должен быть на месте. Придется втроем… Немыслимо.

– Значит, – возразил Курт твердо, – работать будем круглые сутки. Если потребуется – без сна.

– Лучше раздельно: двое в замке и один в доме – ты; тебе будет легче, кое-что ты там уже знаешь.

– Не думаю, что Керн дозволит мне делать это в одиночку, Дитрих, хотя мысль, безусловно, дельная. Возьмешь на себя убедить его? – Ланц отвернулся, не ответив, и Курт наставительно кивнул. – Вот так-то. Идем, уже полдень, и времени все меньше.

Ланц взглянул в его сторону искоса, постукивая по столу пальцами, и Курт нахмурился:

– В чем дело?

– В твоей жажде деятельности. Ты в порядке?

– В полном, Дитрих, – отрезал он жестко. – Но если ты продолжишь допекать меня вопросами, я в самом деле взбешусь. Давайте-ка раз и навсегда подведем черту, – подытожил он, переводя взгляд с него на Райзе, внезапно притихшего. – Я в себе, способен работать и, невзирая на то, сколько раз за последнее время мне ткнули в морду моей неблагонадежностью, работать буду как до́лжно.

– Перестань, академист, ни Дитрих, ни я тебя ни в чем не обвиняем и не подозреваем, просто тревожимся. И поверь, наше докучливое внимание – для…

– …моего же блага. Я знаю. Я то же самое сказал Беренике Ханзен, сажая ее за решетку. И если мы закончили с обсуждением моего душевного состояния и вопросов доверия, то, может быть, мы займемся делом? Я пойду вперед, – довершил он, направляясь к двери, и уже на пороге, не оборачиваясь, добавил: – К Керну с просьбами зайдите сами. Боюсь, если я стану просить его о чем-то, он заподозрит неладное.

* * *

Когда, выйдя, Курт позвал за собой подопечного резким кивком, тот вздохнул столь понимающе, что стало ясно: подслушивал, однако сейчас у майстера инквизитора не было ни желания, ни сил отчитывать любопытствующего.

По лестнице он спустился, не оборачиваясь, чтобы взглянуть, поспевает ли Бруно следом, так же стремительно вышагал на улицу и, не задерживаясь, двинулся по ней прочь – но не напрямую к дому за каменной оградой. Войти туда в одиночку он не мог – тогда Керн и впрямь стал бы подозревать его во всех смертных грехах, а мяться у двери в ожидании сослуживцев было бы глупо и, кроме того, чревато мелкими, но досадными неприятностями вроде прохожих, могущих как просто одарить его косым взглядом, так и ввязаться в перебранку.

Прохожие косились на него и сейчас, и невольно подумалось о том, что более его не окружает ничто – лишь это. Косые взгляды горожан, для которых он навеки кто-то инородный, словно демон, не имеющий отношения к человеческому роду, косые взгляды подопечного, для которого он вечный надзиратель, взгляды сослуживцев и начальства, для которых он человек с бесчестным прошлым и теперь – с подозрительным настоящим. Прямо, в открытую, пусть и с вызовом, на него был направлен только один взгляд – той, что сейчас сидела в подвале Друденхауса на каменном холодном полу. Fortunae ironia[125]…

– Чего тебя сюда занесло? – вторгся в его мысли негромкий и настороженный голос Бруно, и Курт встряхнул головой, приходя в себя и силясь понять, что, в самом деле, он делает на этой улице и почему она кажется столь знакомой. – Тебе, как будто, надо в другую сторону.

Курт не ответил, остановившись в десяти шагах от дома с полукруглым слуховым окном чердака, глядя на его стены с невнятным чувством, неопределимым и неясным; подопечный толкнул его в бок: