Стезя смерти - Надежда Попова

– Твое инквизиторство, уснул?

– Подожди тут, – неожиданно для самого себя бросил Курт и, перейдя улицу, толкнул дверь дома, войдя без стука и не спросив дозволения.

Память не подвела, и время мало что изменило – пекарская лавка по-прежнему была на месте, почти такая же, как тринадцать лет назад, когда он бывал здесь в последний раз. Но, если когда-то здесь вечно толклись любители выпечки и хлеба «с жару», то сейчас внутри царила тишина, а вместо былого аромата печеного теста витал запах старого дерева и пыли, сквозь который хлебный дух пробивался едва-едва.

Курт медленно прошелся вдоль стены, проведя ладонью по неровной поверхности; на перчатке остались серые следы пыли. Прилавок, стена позади которого отделяла лавку от кухни и жилых комнат, был так же неопрятен, место торговца за ним – пусто, и все вокруг было пронизано безлюдьем и тишиной.

– Хозяева? – окликнул он пустоту, и в ответ нескоро послышались спешные шаги – немного шаркающие и неловкие.

Старуха, выглянувшая на его голос, была ему чуть выше плеча; а ведь когда-то, вспомнилось, она казалась огромной и грозной, неколебимой, словно медведица у входа в свое логовище. Или, может, просто старость изогнула спину и склонила к земле?

– Кто тут? – опасливо осведомилась старуха, стоя чуть в стороне и глядя на него искоса. – Вам, господин, что тут нужно?

– Здесь раньше была пекарская лавка Пауля Фиклера, – сказал Курт, не ответив. – Это больше не так?

– Ах, вот что, – расслабившись, улыбнулась старуха. – Вас, верно, долгое время не было в Кёльне. Больше здесь нет лавки, я только по временам пеку для соседей… Но если вам нужно, я…

– Нет, – оборвал Курт, оглядывая прилавок, стены и сгорбленную бабку напротив; время, похоже, все-таки изменило многое. – Просто когда-то я… близко знал Пауля; вернулся в город и захотелось взглянуть, как он тут. А что случилось с ним? И почему лавка закрылась?

– Так умер мой Пауль. Давно, верно, вы тут бывали, если успели свести с ним знакомство, – лет уж пять как его нет. Потому, изволите ли видеть, и лавка пришла в запустение – одной мне справляться тяжко, да и, наверное, нету у меня должного умения, чтобы подобрать хороших помощников. Я было нанимала, да они, мерзавцы, весь доход выгребли как-то раз, вещей моих набрали уйму и – в бега. Теперь уж и опасаюсь, и сил вовсе не осталось; пробиваюсь, как могу, в одиночестве.

– Вот оно что… – проронил Курт тихо, осторожно касаясь прилавка кончиками пальцев; прошелся вдоль него, задержав руку у самого края.

Воспоминания приходили исподволь, все более ясные, четкие; здесь, где сейчас его ладонь, когда-то остался смазанный след сукровицы, а над его виском – пятно глубоко ссаженной кожи. Даже голос над головой, звенящей от удара о твердое дерево, припомнился явственно до зубовной боли: «Смотри, что ты наделал! Оттирай немедля, сучонок, и чтоб сияло!»…

– Детей-то нет, – продолжала меж тем старуха, тяжело опираясь на прилавок и следя за тем, как он медленно шагает в обратную сторону, все так же ведя ладонью по шероховатой поверхности. – Обделил Господь. И родичей нет совсем, помочь некому.

Курт задержал руку, остановившись, и возразил, глядя на нее пристально и внимательно:

– А я слышал – у вас есть в Кёльне сестра с семьей.

– Ох, да, – вздохнула та с таким сокрушением, что он едва не покривился. – Была сестра, была, однако ж скончалась – чума как прошла лет пятнадцать назад, и ее не стало. А семья у нее – нет, этим помощь в деле доверить никак было б нельзя: муж у ней был бездельник, да к тому ж пьянчуга, так и умер с бутылкой в руке, а если вы о племяннике моем, то этот и вовсе беспутный.

– Он ведь жил у вас какое-то время?

– Было такое, – закивала она, – было. Пришлось брать к себе мальчика, как сестра с мужем преставились, – не оставлять же одного, верно? Около году прожил тут, мерзавец, а после сбежал. Уж не знаю, где этот неблагодарный сейчас, и слава Богу, что не знаю. Он ведь когда от нас ушел, сбережения наши прихватил – и немало, я вам скажу; после я слышала – он с уличным ворьем связался, так и подумать страшно, каков он теперь…

– Неправда, тетушка Ханна, – оборвал он резко. – Уходя от вашей заботы, я не взял у вас ни медяка. И мой отец трудился как проклятый всю свою жизнь, а что до выпивки – вы отлично знаете, он спился с горя после смерти мамы. А вы, я вижу, совсем не переменились.

Старуха умолкла, будто подавившись последними словами, и покачнулась, ухватившись за прилавок сухими пальцами; Курт усмехнулся:

– Что с вами, моя дорогая радетельная тетушка? У вас такой вид, будто вы увидели призрак.

– Господи Иисусе… – пробормотала та придушенно, отступив назад.

– Сомневаюсь, что вас Он услышит, – возразил Курт. – Тем более, как я посмотрю, свое наказание от Него вы обрели сполна.

– Ты ли это? – все тем же сдавленным шепотом проронила она, и Курт приподнял бровь с наигранным удивлением:

– Что такое? Не рады видеть своего единственного родственника, умудрившегося остаться в живых? В чем, правда, не ваша заслуга…

– Быть не может, – убежденно выговорила старуха, сделав еще один шаг к стене. – Кто вы такой? Что вам от меня надо?

– Там, – он кивнул на дверь позади прилавка, – возле лестницы, есть чулан, в нем хранится всякая рухлядь; там я спал. На кухне около полок висит всевозможная утварь вроде сковород и скалки; на ней временами оставалась моя кровь при особенно удачных ударах, как и на этом прилавке и даже на ваших башмаках, милая моя тетушка. А позади кухни находится кладовка, из которой я таскал вашу снедь, ибо вы частенько забывали меня накормить – ваша память в этом отношении терялась дня на два-три, если быть точным. Вижу, теперь я вас убедил?

– Курт, мальчик мой, – забормотала старуха, кривясь в дрожащей, неискренней улыбке, – я так рада тебя увидеть… Где ты был столько времени?

Он улыбнулся, качнув головой:

– Господи… Бросьте вы, тетушка Ханна, не надо, притворщица из вас плохая. Не пытайтесь меня задобрить – я не стал головорезом и вернулся сюда не затем, чтобы поквитаться за всю вашу заботу обо мне. Где я был? Забавно, что вы не знаете. Как-то это не по-родственному.

– Что тебе нужно от меня? – уже обреченно спросила старуха. – Зачем ты пришел спустя столько лет?

– Зачем? – переспросил Курт медленно, не зная, что ответить даже самому себе, и пожал плечами: – Как я теперь понимаю – убедиться лишний раз в том, что высшая справедливость существует. А также хотелось взглянуть на тех, благодаря кому я оказался там, где оказался, и стал тем, кем стал.

– «Кем стал»?.. – настороженно попятившись снова, повторила она с напряжением. – А кем ты стал?

– Знаете, милая тетушка, сам удивляюсь, однако – я состою на службе в Конгрегации.

Старуха хлопнула глазами, растерянно глядя на него и даже забыв пятиться, и переспросила чуть слышно: