Первый Дон - Марио Пьюзо

Однако свадьба праздновалась и в Риме, куда более пышно, чем когда она выходила замуж за Джованни и за своего любимого Альфонсо. Чего уж тут говорить, горожане никогда не видели такого празднества.

Дворцы аристократов сияли огнями, в каждом устраивался роскошный пир. Пировали на деньги Папы. Он, похоже, решил как следует тряхнуть ватиканскую сокровищницу, чтобы отметить удачное замужество дочери. Все римские рабочие его указом получили лишний выходной, а шествия и фестивали продолжались еще неделю. Костры горели в Ватикане и перед замками, а самый большой — перед дворцом Санта-Марии в Портико.

В день подписания брачного контракта Лукреция надела плащ из золотой парчи, украшенный драгоценными камнями, который по завершении церемонии сбросила в толпу с балкона. Плащ упал на придворного шута, который бегал в нем по улицам и кричал: «Долгих лет герцогине Феррары! Долгих лет Папе Александру!»

Чезаре принимал более активное участие в праздновании бракосочетания сестры. Даже выиграл уличные скачки, устроенные в ее честь.

Вечером, в кругу семьи и самых близких друзей, Лукреция станцевала несколько испанских танцев, чем доставила отцу несказанное удовольствие.

Александр, с сияющим лицом, восседал на троне и хлопал в ладоши. Чезаре, с глазами, сверкающими в прорезях золотой, украшенной жемчугом маски, стоял справа от отца. Хофре — слева.

Александр, в великолепных одеждах Папы, вдруг встал, спустился со ступеней, пересек бальный зал, направляясь к дочери. Все разговоры и смех смолкли.

— Ты окажешь отцу честь потанцевать с ним? — спросил Александр. — Ибо очень скоро ты будешь далеко от меня.

Лукреция поклонилась и взяла его за руку. Повернувшись к музыкантам, Александр назвал им танец и встал в исходную позицию. Лукреция поразилась, какой он сильный, как легок его шаг. Она вспомнила, как ребенком вставала своими крохотными розовыми туфельками на ноги отца, а он кружил ее в танце. Тогда она любила отца больше, чем саму жизнь. Тогда ей казалось, что все возможно, она еще не знала, что жизнь требует жертв.

Внезапно она подняла голову и увидела, что за спиной Александра стоит ее брат, Чезаре.

— Ты позволишь, отец? — спросил он.

Александр обернулся, с некоторым удивлением посмотрел на сына, но тут же ответил: «Разумеется, сын мой», — однако не отдал Лукрецию Чезаре, а приказал музыкантам сыграть… веселый детский танец.

Встал между детьми, одной рукой держа за руку сына, второй — дочь, и с мальчишеской улыбкой пустился с ними в пляс. Лицо его светилось счастьем.

Зрители рассмеялись, зааплодировали, а потом присоединились к ним, и вскоре танцевали все.

За исключением одного человека, который не принимал участия в общем веселье. Младший сын Папы, Хофре, стоял за троном, высокий, задумчивый, и наблюдал за происходящим без тени улыбки.

* * *

Перед самым отъездом Лукреции в Феррару Папа устроил мальчишник, на который пригласил цвет римского высшего света. Развлекали их танцовщицы, тут же стояли карточные столы.

Александр, Чезаре, Хофре сидели за главным столом, вместе со стареющим герцогом Феррары и двумя его племянниками. Альфонсо д'Эсте, жених, остался в Ферраре, замещал отца.

Отменная еда и большие кувшины отличного вина, поданные на обед, способствовали веселью.

Когда слуги унесли тарелки, сын Александра, Хофре, пошатываясь, поднялся с чашей в руке.

— В подарок от моей семьи в Неаполе и в честь моей новой семьи, д'Эсте, предлагаю вам новое развлечение… которого в Риме не видели уже многие годы.

Александр и Чезаре в недоумении переглянулись. Их покоробило упоминание Хофре «новой семьи». Но им, как и всем остальным, оставалось только гадать, какой сюрприз приготовил Хофре.

Высокие резные деревянные двери распахнулись, вошли четверо лакеев. Молча разложили по центру комнаты золотые грецкие орехи.

«Боже мой», — подумал Чезаре, вновь посмотрев на отца. В ужасе он понял, что за этим последует.

— Хофре, — крикнул он брату, — не делай этого!

Но было поздно.

Под звуки фанфар Хофре открыл другую дверь, и в зал вошли двадцать обнаженных куртизанок, с распущенными волосами, умасленные, надушенные. У каждой на пояске висел маленький шелковый кошелек.

Хофре качало от выпитого вина, но говорил он громко и отчетливо:

— На полу лежат грецкие орехи из чистого золота.

А эти очаровательные дамы сейчас нагнутся, чтобы вы могли взглянуть на них под другим углом. Это и есть новое угощение… во всяком случае, для некоторых из вас.

Гости захохотали. Но Чезаре и Александр попытались прекратить этот разврат, который мог нанести немалый урон репутации Папы.

Хофре, однако, игнорировал знаки отца и брата.

— Господа, вы можете оседлать этих кобылок в любое время. Но только пристраиваться вам придется сзади. После того, как к даме пристроится кто-то из вас, она получит право поднять с пола золотой орех и положить в свой кошелек. Разумеется, нет нужды упоминать о том, что орешки достанутся дамам в награду за доставленное нам удовольствие.

Куртизанки начали сгибаться и сексуально вертеть голыми задами перед сидящими за столами мужчинами.

Эрколе д'Эсте, шокированный этим вульгарным зрелищем, побледнел.

Однако римские аристократы один за другим поднимались из-за столов и направлялись к куртизанкам. Некоторые не пускали в ход свой детородный орган, а лишь лапали обнаженную плоть.

В юности Александр обожал такие развлечения, но сейчас пришел в ужас, понимая, что время и место выбраны крайне неудачно. Выходка Хофре бросала тень на всю семью, показывала, какая пропасть отделяет Борджа от утонченной итальянской аристократии.

Папа подошел к д'Эсте, попытался извиниться. Но Эрколе, качая головой, говорил себе, что, не будь брачный договор подписан, он бы все отменил и предпочел попытать удачи в бою с французской и папской армиями.

Однако золото он уже получил, а потому ему не оставалось ничего другого, как уйти, бормоча: «Эти Борджа так и остались крестьянами».

В тот же вечер Чезаре сообщили тревожную и печальную весть. Из Тибра выловили тело Асторре Манфреди.

Чезаре обещал ему полную безопасность после взятия Фаэнцы, и теперь все выглядело так, будто он нарушил данное слово. Чезаре знал, что подозрения вновь падут на него. Многие скажут, что убил он, пусть и руками Мичелотто. Возможности у Чезаре действительно были. Но кто убил Асторре? И почему?

* * *

Через два дня в зале, который назывался «Паппагалло», Папа прощался с дочерью. Она с грустью покидала отца, несмотря на все горести, причиной которых он стал.

Папа не подавал вида, что отъезд дочери его печалит, но веселье его было кажущимся, ибо он прекрасно знал, как ему будет ее недоставать.