Добрые соседи - Екатерина Лесина

Заботливый, чтоб его.

– Когда потом?

– Когда дети пойдут…

– Когда они еще пойдут, – Тонечка вздохнула препечально.

– Но ведь замуж выйдешь… тогда и пойдут.

Знает?

Вряд ли точно, скорее уж догадывается, потому и прощупывать надо.

…по телефону нужному Антонина доложилась, все подробно рассказала про этого вот ухажера, в которого Тонечка влюбилась бы по уши, если б ей, конечно, этакую глупость позволили сделать.

Ее выслушали.

Что передадут? И… пока молчали, а стало быть, игру продолжать следовало.

Тонечка вновь вздохнула, еще печальнее прежнего. И этот слегка театральный – Антонина мысленно поморщилась, давненько ей не случалось переигрывать столь бездарно, – не остался незамеченным.

– Я сказал что-то не то? – Лешка остановился. – Прости, пожалуйста… у тебя с женихом неладно? Поругались? Из-за меня?

Подмывало согласиться.

Отчего бы и нет? Версия-то хорошая: молодой ухажер разрушил жизненные планы. Вполне себе обычное явление, но что-то подсказывало, что самый легкий путь правильным не будет. А чутью Антонина верила.

– Нету никакого жениха, – шепотом призналась Тонечка и глазки в пол опустила. И покраснела густо-густо.

– В каком смысле нету?

– В обыкновенном. И не было никогда… – она позволила выкатиться из глаза слезинке, которая скользнула по щеке. Шмыгнула носом, жалобно-жалобно. – Понимаешь… я всегда одна… всю жизнь. Отца даже не знаю. Мамка говорила, что он летчик, в войну погиб, только… таких летчиков-перелетчиков… хватает. Имени и того не знала.

…наверняка знала. Только к чему это знание Антонине?

– В войну мы… уехали… и переезжали из города в город. Потом она умерла, и я вот одна осталась… не только я одна осталась, но…

…какое Антонине дело до других? А себя было жаль, и она слишком взрослая, чтобы не отдавать себе отчет в том, сколь сильно эта жалость жизнь портит.

– …устроилась вот, – она обняла себя, искоса поглядев на Лешку, который слушал превнимательно. – Жила… и жила… работа и дом. На танцы пару раз сходила, конечно, только… куда мне. Я и танцевать толком не умею. Простояла у стеночки и никому… и обидно так стало. А Ниночка… вот она красивая, яркая. И всегда дразнится. Сказала как-то, что я мышь серая и старой девой помру. Мне же так обидно сделалось, что я и придумала, будто у меня жених есть. Вот.

– Придумала…

– Придумала, – подтвердила Тонечка. – А потом как-то вот… неудобно было… они ведь и вправду решили, что есть. Поздравлять стали. Я потом себе колечко купила…

…благо, у Антонины было к кому обратиться, чтобы рыжьем да не по государственному курсу.

– И цветы стала приносить, говорить, что меня встречает, провожает. И все вдруг переменилось. Разговаривать и то иначе стали. И на работе тоже… вроде как если у меня жених, то и на постоянные замены меня ставить нельзя. А раньше не откажешь даже. Вот…

– То есть его нет?

Экий непонятливый.

– Нет, – Тонечка потупилась. – Я… всем врала, что он очень занятой. Что в чинах. И свадьбу будем в следующем году делать. Подготовиться надо же.

– А в следующем году что сказала бы?

– Не знаю.

…в следующем году была, да и будет, новая маска, новая жизнь, новые люди. И жених новый. Смех сказать, но ведь правда к женщине, у которой жених имеется, относятся иначе.

Серьезнее, что ли?

– Извини, – Тонечка прикрыла щеки ладонями. – Я не хотела врать, но…

– Значит, в лицо твоего жениха никто не знает?

– Нет.

– И карточку его ты тоже не показывала?

Тонечка покачала головой. Она хоть и дурочка прелестная, но не до такой же степени. Карточку покажешь чью-нибудь, так ведь потом и окажется, что человек на ней кому-то да знаком.

Что он женат.

И с детьми.

Или еще чего.

– Это отлично, – Лешка расплылся в радостной улыбке. – Это… просто замечательно.

А потом подхватил Тонечку и закружил, привлекая всеобщее внимание.

– Я ведь думал… у тебя жених и серьезно… и как мне быть было? Я ж с первого взгляда, считай, влюбился… а у тебя жених. И не хотел мешать. Согласился быть рядом.

Поцеловал даже.

Целовалась Тонечка неумело, и для того Антонине пришлось изрядно постараться. Хотя… у нее и самой опыта было немного.

– Ты выйдешь за меня замуж?

– За тебя? – Тонечка, отчаянно красная и столь же отчаянно счастливая, – порой маски берут на себя больше, чем следует, – растерянно хлопала ресницами.

– За меня! – он встал на одно колено. – Кольцо купим новое! Мое! И выйдешь за меня?! Пожалуйста… я обещаю, что сделаю все, чтобы ты счастлива была!

И вот что Тонечке оставалось.

– А твоим соседям мы не скажем. Представишь меня как своего жениха, – получив согласие, Лешка переменился, сделавшись серьезен. – Познакомиться с ними надо. Все ж таки близкие люди…

Тонечка кивнула.

Представит.

Конечно, представит. Что ей еще остается?

В одинаковых платьицах, в одинаковых колготках какого-то чересчур насыщенного яркого розового цвета девочки казались близняшками. На лысые головы их нашлись платочки, тоже с розовым узором, от которого обе пришли в одинаковый восторг.

А от восторга Святослав поморщился, но гасить не стал. Эмоции… не все во вред.

И ботиночки нашлись, тоже одинаковые, лакированные, с розовыми вновь же шнурочками и вышитыми блестящей нитью бантами.

– Ужас какая прелесть! – воскликнула Розочка, крутясь перед зеркалом. А потом повернулась к Матвею Илларионовичу и добавила. – Спасибо. А то мама никогда бы сюда не дошла.

– Почему?

Генерал тоже выглядел… пожалуй, что счастливым.

– Потому что всего боится.

Дива слегка нахмурилась. Боялась она, конечно, но совсем даже не всего подряд. Избранно, так сказать.

– Особенно людей. Злые они, – Розочка поставила ножку на носок, потом на пятку. Выпятила губу. Замерла. Вздохнула. И развернувшись к продавщице, что стояла рядом, схватила ее за руку. – То, что ты сделала, плохо очень. Но я помогу. Только больше так не делай, иначе точно деток никогда не будет.

Маргарита только и пискнула.

– Роза!

– Мама, ты сама говорила, что людям надо помогать. А я помогла… тут малость подправить. И она не станет жаловаться.

Ставшие зелеными глаза вперились в Маргариту, которая только и смогла, что сглотнуть.