Крепкие мужчины - Элизабет Гилберт

– Ну, – сказал Стэн, – не должно.

– Нет, должно. Знаешь, почему? Потому что у нас был секс.

Стэн снял куртку со спинки стула, надел и направился к двери.

– Ты куда? – спросила Рут.

– К Ангусу. Сказал же.

– И это все, что ты скажешь? Это твое мнение?

– Нет у меня никакого мнения.

– Папа. Я тебе кое-что еще скажу. Тут много всякого происходит, о чем у тебя должно быть свое мнение.

– Ну, – сказал Стэн, – нет.

– Лжец, – сказала Рут. Стэн посмотрел на нее:

– Так нельзя разговаривать с отцом.

– Это почему же? Ты лжец.

– Так ни с кем нельзя разговаривать.

– Я просто жутко устала от того, что ты все время твердишь, будто тебе плевать на то, что тут происходит. И я считаю, что ты просто слабак.

– Нет никакого прока переживать за то, что тут происходит.

– Тебе плевать, уеду я в Конкорд или останусь здесь, – сказала Рут. – Тебе плевать, что мистер Эллис дает мне деньги. Тебе плевать, стану я работать на омаровой лодке или мне дадут пинка и выпроводят в колледж. Тебе плевать, что я всю ночь занималась сексом с Вишнеллом. Правда, пап? Тебе на все это плевать?

– Точно.

– Ой, хватит. Какой же ты лжец.

– Прекрати так говорить.

– Я буду говорить, что хочу.

– Не важно, на что мне плевать, а на что – нет, Рут. Что бы ни случилось с тобой или с твоей матерью, я тут ни при чем. Ты уж мне поверь. Я тут ни при чем. И это я усвоил давным-давно.

– Со мной или с моей матерью?

– Вот именно. Я не имею права ни слова сказать, когда вы что-то решаете. Так какого черта?

– Моя мать? Ты что, шутишь? Ты мог полностью подчинить себе мою мать, если бы захотел. Она ни разу в жизни сама не приняла ни одного решения, папа.

– Я ей не указ.

– Кто же тогда?

– Ты знаешь кто.

Рут с отцом долго смотрели друг на друга. Чуть ли не целую минуту.

– Ты мог бы побороться с Эллисами, если бы захотел, папа.

– Нет, не смог бы, Рут. И ты не сможешь.

– Лжец.

– Я тебе сказал: прекрати так говорить.

– Тряпка, – произнесла Рут, к величайшему собственному изумлению.

– Закрой свой гадкий рот, – сказал Стэн и вышел из дому.

Вот такое случилось происшествие.

Рут прибрала в кухне и отправилась к миссис Поммерой. Она почти час проплакала, сидя на кровати, а миссис Поммерой гладила ее волосы и спрашивала:

– Почему ты мне не расскажешь, что случилось? Рут, всхлипывая, проговорила:

– Просто он – тряпка.

– Ну разве можно такое отцу говорить, милая?

– Трус гребаный. Ну почему он хотя бы капельку не такой, как Ангус Адамс? Почему он ни за что не может постоять?

– Ты что, вправду хочешь, чтобы твоим отцом был Ангус Адамс, Рут?

Рут только сильнее разрыдалась, а миссис Поммерой сказала:

– Ох, детка. Трудный у тебя выдался год.

В комнату вошел Робин и сказал:

– Что у вас тут за шум? Кто тут хнычет?

Рут крикнула:

– Пусть убирается! Скажите ему, пусть убирается!

Робин сказал:

– Это мой дом, сучка.

А миссис Поммерой сказала:

– Вы прямо как братишка с сестренкой.

Рут перестала рыдать и сказала:

– Не могу поверить в это гребаное место.

– В какое место? – спросила миссис Поммерой. – В какое место, детка?

Рут прожила в доме миссис Поммерой до конца июля, весь август и начало сентября. Иногда она подходила к соседнему дому, дому своего отца, когда знала, что тот в море, заходила и брала то чистую блузку, то книжку. Порой она пробовала понять, чем отец питается. Заняться ей было нечем. Работы у нее не было. Она отказалась даже от попыток делать вид, будто ей хочется работать помощницей на омаровой лодке, и больше никто не спрашивал, какие у нее планы. Явно никто не собирался предлагать ей работу на лодке. А людям, у которых на Форт-Найлзе в тысяча девятьсот семьдесят шестом году не было работы на лодке, заняться было, по большому счету, нечем.

Рут нечем было занять себя. Миссис Поммерой хотя бы подрабатывала шитьем и стрижками. Китти Поммерой водила компанию со своим алкоголизмом. У Вебстера Поммероя был прибрежный ил, в котором он мог копаться, а у Сенатора Саймона – мечта о музее естествознания. Порой Рут казалось, что она уже стала похожей на старожилок Форт-Найлза – маленьких древних старушонок, сидевших у окошек и, отодвинув занавеску, глядящих, кто идет по улице – если мимо дома в редких случаях кто-то проходил.

Рут жила у миссис Поммерой, где кроме нее еще жили сама миссис Поммерой, Вебстер, Робин и Тимоти Поммерои, толстуха Опал, жена Робина, и их младенец-великан, Эдди. Теперь в дом сестры вдобавок переселилась Китти Поммерой, которую выгнал из дому дядя Рут, Лен Томас. Лен стал жить с Флоридой Кобб – и угораздило же его из всех унылых баб выбрать именно ее! Флорида Кобб, взрослая дочь Расса и Айви Кобб, из которой слова было не выдавить и которая всю жизнь только тем и занималась, что толстела и раскрашивала плоские раковинки морских ежей, теперь жила с Леном Томасом. Для Китти это был настоящий удар. Она грозила Лену ружьем, но он отобрал у нее ружье и разрядил его в духовку.

– Я-то думала, Флорида Кобб – моя долбаная подружка, – сказала Китти Рут, хотя Флорида Кобб сроду не была ничьей подружкой.

Китти поведала миссис Поммерой всю печальную историю о последней ночи под крышей дома Лена Томаса. Рут слышала, как сестры разговаривают в спальне миссис Поммерой за закрытой дверью. Она слышала, как Китти непрестанно рыдает. Когда из спальни наконец вышла миссис Поммерой, Рут спросила:

– Что она сказала? Что стряслось?

– Я не хочу слышать об этом дважды, Рут, – призналась миссис Поммерой.

– Дважды?

– Не хочу слышать из ее уст, а потом из своих. Просто забудь об этом. Теперь она будет жить здесь.

Рут начала осознавать, что Китти Поммерой каждый день просыпается более пьяной, чем большинство людей бывали за всю жизнь. По ночам она плакала и плакала, и миссис Поммерой с Рут укладывали ее в кровать. Она пыталась лягнуть их, когда они волокли ее по лестнице наверх. Это происходило почти каждый день. Однажды Китти заехала Рут кулаком по лицу, и у Рут кровь пошла носом. От Опал помощи ждать не приходилось. Она боялась, что ей достанется от Китти, поэтому сидела в уголке и плакала, пока миссис Поммерой и Рут унимали Китти.