Самарская вольница. Степан Разин - Владимир Буртовой

— Гнаться за спешенными? — спросил Никита Кузнецов. Азарт боя, ярость на то, что степняки воровски налетели на отчий край, охватили Никиту, и он готов был вскочить и бежать за врагом, словно за подранком на удачливой охоте.

— Никак нельзя того делать, Никита! Стрелами из оврага побить могут, — предостерег Аникей Хомуцкий и добавил: — Глядите, второй отряд скачет следом в нашу сторону. Заряжай пищали, братцы! Теперь дело пострашнее будет!

Подобно стае птиц, вспугнутой выстрелами, многосотенная масса всадников, настегивая быстроногих коней и обтекая овражек, широкой лавой устремилась к речному берегу.

— Перезарядили пищали? Все? Ну и добро! Не суетитесь, други, и не такое мы с вами видели! Дурная спешка не помошница, не блох ловить мы пришли, а супротивника на пулю! — Аникей Хомуцкий подавал команды, сам перезаряжал свою пищаль. Не менее трех сотен кочевников неслись к холмику вдоль Иргиза, еще до сотни заходили с юга, норовя отсечь стрельцов от волжского берега.

Тех Мишка Хомутов встретит! — громко крикнул Аникей. — Чтоб всем в одного не палить, стрелять десятками, начиная слева! Первый десяток, цель! — и сам опустился на правое колено, с левого, уперев локоть, выстрелил в ближнего всадника, на плечах которого развевался неперепоясанный ярко-синий халат.

Вслед за его выстрелом ударил один залп, затем с промежутком в полминуты — время на выбор цели, ударил второй, третий, четвертый, пятый… Пороховая гарь на миг закрыла видимость, когда дым снесло, стрельцы невольно поджались — лихие конники, оставляя позади себя побитых, раненых и упавших вместе с лошадьми, бесстрашно продолжали нестись навстречу новому, для многих роковому залпу. Они видели, что стрельцов мало, и это придавало им уверенности в легкой победе.

Пока последний десяток целился, первый изготовился к стрельбе.

— Не робеть, братцы! — кричал пятидесятник, стараясь перекрыть горлом неистовый визг степных конников, которые криком бодрили себя и своих скакунов. — Бей сызнова! Сшибай ближних вместе с седлами! Первый десяток, пали-и!

Справа и чуть позади, одновременно со стрельцами Хомуцкого, открыли такой же скользящий залповый огонь бойцы Алексея Торшилова, встретив пулями тех, кто обходил стрелецкую засаду с южной стороны.

Степняки уже в сотне саженей от холмика! Уже хорошо различимы перекошенные в яростном крике скуластые черноусые лица, вспененные конские губы, угрожающе склоненные длинные хвостатые копья…

Никита тщательно прицелился в грудь коню, хозяин которого, оберегая себя, почти лег в седле, укрывшись конской шеей.

— Получай! — нажав на курок, выкрикнул и восторженно завопил, увидев, как рыжий конь на всем скаку ткнулся коленями в бурьян, перекувыркнулся через голову, подмяв всадника, — копье, пролетев чуть вперед, воткнулось в землю и осталось торчать над полынью. Рядом защелкали торопливые разрозненные выстрелы, ближние всадники чаще всего вместе с конями валились в степной бурьян… Такие же частые выстрелы гремели и у волжского берега.

«Вот и конец нам! — невольно пронеслось в голове Никиты Кузнецова, в пылу боя он не почувствовал страха за свою жизнь, словно кто-то свыше должен о ней озаботиться. Положив пищаль — не успеть перезарядить! — ухватился за ратовище тяжелого бердыша. Их пятеро на одного — не долго стоять…»

Из зарослей Иргиза хлестнул такой пищальный залп, что Никита, забывший на время о сотне Марка Портомоина, даже пригнул к земле голову, решив, что стрельнули но ним. Вслед за стрельбой раскатистое «ура-а!» покатилось от реки в сторону холмика, где, встав с бердышами в две шеренги, изготовились к отчаянной рубке стрельцы Хомуцкого.

За спиной протяжно ухнуло, это со стругов ударили пушки. Когда почти над головами просвистели кованые ядра и упали в конскую гущу, из сотен стрелецких глоток вырвалось повторное воинственное «ура-а!». Защелкали короткие пистольные выстрелы — сбивали тех, кто совсем близко, уже в двадцати шагах оказался перед стрелецкими шеренгами.

— Берегись! — подал команду Хомуцкий и вскинул пистоль — лихой наездник в голубом халате дорвался-таки до стрельцов. Визжа и размахивая кривой саблей, словно злой бессмертный дух, он летел на отточенные, лезвиями вперед выставленные стрелецкие бердыши.

Сухо щелкнул выстрел, дернуло руку назад, и отчаянный конник, взмахнув бессильной теперь саблей, ткнулся головой в потную гриву и тяжело пополз из седла. Скакун всхрапнул, взвился на дыбы и встал, уронив погибшего хозяина головой к бурьяну…

Стрельцы пустили в ход бердыши, подстраховывая друг друга, отбивали налетающих пока что не всей массой калмыков, рубили конские головы, всадников, сами падали на землю, получив удар длинного копья.

«Ура-а!» — накатилось к холму от Иргиза. Это сотня Марка Портомоина бегом, но не ломая строя, кинулась в атаку, на миг приостановилась, дала густой — в упор! — пищальный залп по наплывающему конному отряду. И со стругов еще раз залпом бубухнули два десятка пушек, стрелецкий голова дал команду спешно приблизиться к левому берегу, выказывая готовность оказать всемерную помощь товарищам, оставленным в засаде.

Отмахиваясь от наиболее настойчивых всадников бердышами, отстреливаясь из пищалей и пистолей, стрельцы Марка Портомоина и Аникея Хомуцкого отошли к сотнику Хомутову, успев перезарядить оружие и вдогон пальнуть по отхлынувшей массе калмыков и башкирцев: теперь их мало было, чтобы сбить в Волгу две сотни хорошо вооруженных стрельцов. В ковыльном разнотравье черными бугорками дыбились не менее шести десятков побитых коней. Мертвых и раненых единоверцев степняки подняли и увезли с собой подальше от берега, встречь набеглому войску.

— Нет ли побитых? — с тревогой спросил Михаил Хомутов, когда сотня собралась вместе. Казанцы встали левее, ближе к Иргизу и спешно готовили позицию к новому сражению.

— Шестерых калмыки копьями достали, троих довольно крепко, на струг надобно снести, — ответил Аникей Хомуцкий. — А так, слава богу, обошлось… Но супротив всего войска нам не выстоять, как пить дать посекут! Вона, ишь, гуртуются всем скопом!

Прежде чем начать новую атаку, почти вся конница степняков остановилась в полуверсте, за оврагом. На вид, собралось не менее трех тысяч сабель. Но все ли тут или еще где копится войско?

Стрелецкий голова Тимофей Давыдов пустился на хитрость — сотня Михаила Пастухова, сойдя на берег, открыто поднялась на холмик, где недавно был Аникей Хомуцкий, потопталась, будто готовила себе позицию, залегла, а потом, укрываясь в высокой траве, отползла к берегу, по песку перешла к югу, снова поднялась на срез берега и вновь открыто появились на виду кочевников. И оба раза стрельцы Хомутова и Портомоина радостными криками приветствовали товарищей, создавая вид, будто стрелецкая рать здесь удвоилась, затем по знаку Давыдова стрельцы Пастухова вновь сошли тайком к стругам.

В полдень, перекусив на скорую руку, стрельцы продолжили следить за степняками, которые группировались вдали в хорошо различимые крупные отряды, явно что-то замышляя.

— Ежели кинутся всем скопом да еще и с двух сторон, как поутру, будем уходить на струги — не отобьем такое войско, стрельцов погубим, — решил Хомутов, и Марк Портомоин, поглядывая на калмыцких всадников строгими продолговатыми глазами, молча с ним согласился. Опершись на локоть, он лежал в бурьяне около Хомуцкого, наблюдая за поведением противника.