Ленин и Сталин против Троцкого и Свердлова - Сергей Сергеевич Войтиков

В фонде Серпуховского уездного комитета РКП(б) Московской губернии отложился протокол состоявшейся в преддверии VIII съезда партии I Серпуховской уездной конференции РКП(б). А.И. Окулов выступил на конференции с докладом «О военной политике». Судя по всему, доклад Окулова в известной степени представлял собой апробацию его несостоявшегося содоклада и состоявшегося выступления в прениях на заседании военной секции VIII съезда (см. Документальное приложение, № 13).

В соответствии с уставными нормами содоклад по военной политике ЦК РКП(б) предоставил В.М. Смирнову как одному из главных оппонентов Л.Д. Троцкого в армии[1227]. Содоклад в партии был традиционной формой оппозиционных выступлений, он означал несогласие с линией официального докладчика от Цека, в более позднее время – Политбюро ЦК[1228]. 17 марта 1919 г., буквально на следующий день после смерти Я.М. Свердлова, свершилось чудо: «в отмену» принятого днем ранее решения Пленум ЦК РКП(б) постановил «военный вопрос не ставить первым»[1229] и оставить первоначальный порядок дня, а именно: «отчет ЦК, Программа, Интернационал, военная политика, работа в деревне, организационный вопрос, выборы»[1230].

Военный вопрос остался самостоятельным пунктом съездовской повестки дня, однако пленарное заседание было заменено на секционное. Напрасно: даже И.И. Юренев, по должности бывший одним из основных «объектов» критики со стороны военных делегатов, публично посетовал, что в рассмотрении вопроса примут участие не все делегаты[1231].

Л.Д. Троцкий, наконец, использовал для укрепления собственных позиций средства массовой информации в полном объеме: его интервью «К VIII съезду Коммунистической партии» вышло 17 марта в газете поезда председателя РВСР «В пути», а на следующий день, 18 марта – в «Известиях ВЦИК» (не в «Правде»!).

В интервью 1919 г. Л.Д. Троцкий, по его словам, «тем охотнее» отвечал на вопросы, что лично он, якобы «к сожалению»[1232], не мог «принимать участие в партийном съезде, который будет иметь исключительное значение и на котором будет в частности подвергаться обсуждению работа военного ведомства»[1233]. После бесцветной преамбулы по вопросу о Программе партии Троцкий перешел к организационному вопросу, признав, что работа аппарата ЦК РКП(б) была, как справедливо отмечали партийцы, «чрезвычайно несовершенной»[1234], указал на необходимость абсолютно «спокойным и деловым образом обсудить, какие на этот счет можно ввести улучшения, какие личные произвести перегруппировки, чтобы придать партийной организации больш[ую] стройност[ь]»[1235].

Кроме того, Троцкий обратил внимание на то, что в речи «Памяти Свердлова» он назвал «обеспечением завтрашнего дня революции»: на внешние факторы работы аппарата ЦК РКП(б), определившие «все новые и новые комбинации»[1236]. По сути, несмотря на детальное указание на причины отсутствия в аппарате ЦК «систематической» работы, это можно признать свидетельством посмертного предательства соратника по Центральному комитету – Я.М. Свердлова, призванного отвлечь внимание от главного вопроса, ради которого, собственно, председатель РВСР и дал интервью – военного. Л.Д. Троцкий, признав этот вопрос вроде бы «острым»[1237], тут же сделал заявление из серии «на Шипке все спокойно». Вторично повздыхав о необходимости отъезда на фронт «с согласия Центрального комитета», председатель РВСР, не моргнув и глазом, взялся уверять читателей, что он не испытывал ни малейшего «беспокойства насчет военного решения партии относительно дальнейшего строительства армии»[1238]. Впрочем, не то что все большевики, но все советские читатели «Известий ВЦИК» за последние три месяца прекрасно себе представляли, что в заявления Троцкого едва ли верил он сам.

Далее в интервью следовало обоснование позиции высшего руководства РККА: «Силой обстоятельств мы в военном ведомстве вынуждены были сосредоточить главные усилия, наибольшее количество работников в партии и значительные материальные средства страны» и приобрели «большой опыт»[1239].

На критику в адрес РВСР и его лично Троцкий ответил, что правильность установок военного ведомства в результате «наиболее острой борьбы различных тенденций» доказал «опыт», поскольку «испытание огнем есть, несомненно, самая неоспоримая проверка, какая [только] может быть»[1240]. Данный блестящий аргумент был, без сомнения, достоин дельфийского оракула.

«Некоторые товарищи, – с явным преуменьшением масштаба военной «оппозиции» заметил нарком, – считали сперва (и продолжали считать. – С.В.), что армию нужно строить в виде хорошо сколоченных партизанских отрядов, каждый из которых построен совершенно правильно, т. е. при необходимой пропорциональности различных родов оружия, но все эти отряды должны действовать более или менее независимо друг от друга. Такова была широко распространенная точка зрения в эпоху, последовавшую за разрывом Брест-Литовских переговоров»[1241]. Однако к VIII съезду РКП(б), справедливо заметил Троцкий, «от прежней и принципиальной постановки вопроса: чисто партизанские отряды с революционными рабочими во главе, без участия военных специалистов, без попытки создания централизованных армейских, фронтовых и общегосударственных аппаратов командования – […] не осталось и следа»[1242]. От прежней постановки вопроса «следа» действительно не осталось, но военные партийцы к весне 1919 г. поставили новые вопросы, не менее важные, чем те, что стояли перед большевиками на их VII Экстренном съезде РСДРП(б) – РКП(б) весной 1918 г.

Описание действительных настроений военных партийцев во время и сразу после VII съезда было разбавлено откровенной ложью наркома о том, что «многие из наиболее серьезных и ответственных работников партии, которые уезжали на фронт в качестве решительных противников нашей военной системы, в частности и в особенности [выступая против] привлечения кадрового офицерства на ответственные посты, после нескольких месяцев работы стали убедительными сторонниками этой системы»[1243]. Почему-то председатель РВСР не привел фамилии ни одного видного партийца, который бы принял его политику в военном ведомстве за год между съездами. Заверение Троцкого, что он «лично не зна[л] ни одного исключения»[1244], при этом абсолютно правдиво: исключения не было за отсутствием правила.

Военная оппозиция по итогам «личного» заявления председателя РВСР вообще могла обвинить наркома в незнании либо в нежелании знать положение дел в собственном ведомстве. Завершало песнь о единстве военных рядов РКП(б) более чем сомнительное заявление: «Разумеется, среди товарищей, отправляющихся на фронты, было немало случайных элементов и даже прямо авантюристов, у которых в тылу под ногами слишком нагрелась почва и которые, пробравшись правдами и неправдами в ряды партии, пытались затем разыграть из себя руководителей и военных начальников на фронтах. Столкнувшись там с твердым режимом, а то и с прямыми репрессиями, такие элементы, разумеется, поднимали вопль негодования против нашего (установленного якобы большевистским Центральным комитетом, а вернее Троцким со Свердловым. – С.В.) военного режима. Разумеется, они составляют меньшинство и на их критике питается недовольство в известных кругах партии против военного ведомства»[1245]. Наиболее скептически настроенные военные партийцы, таким образом, признавались «авантюристами», примазавшимися к партии.

Наконец, завершал все это сваливание с больной головы на здоровую патетический пассаж, в котором все-таки присутствовала доля истины: «Причины этому недовольству шире. Армия поглощает сейчас огромные силы и средства, нарушая законы и интересы