Знак ворона - Эд Макдональд

Придушить пернатую скотину. И когда же ты заткнешься?

– Знаешь, отчего я согласился на предложение твоего хозяина? – осведомился я.

Ворон уставился на меня. Глаза-бусины – будто дыры в темноту.

– Потому что упился вусмерть, и мне было наплевать. Совсем наплевать. Я подрядился служить ему за две гребаные жизни, тех, о ком теперь ничегошеньки не знаю и знать не хочу. У меня тогда не осталось вообще ничего. Я отдал Безымянному все, что он мог соскрести со дна моей бочки. Я взялся за его работу не потому, что я благородный и бескорыстный. Я взялся потому, что я – конченый пьяница.

– О мать твою, да кончай уже упиваться горем, ты, бесхребетный слизняк! – заорал ворон. – Надо же, потерял бабу, потом еще одну, о лютое горе! Если ты продолжишь торчать здесь и пить, чертова куча мужчин потеряет своих женщин. Да вспомни уже, что тебе наказал Воронья лапа! Ты, мать твою, смотришь за Границей, пока он пытается спасти твой гребаный мир. Вставай, дерьмо!

С этими словами ворон совершенно по-птичьему трижды каркнул и вылетел в окно.

Надо сказать, проклятый симулякр задел меня за живое. Но я неделями брел по бескрайним черным пескам, впустил в свое тело кошмарный яд и сам погрузился в кошмар. Я вытерпел, преодолел немыслимое. Но каждый когда-нибудь ломается. Я вынес испепеляющую жару, боль на каждом шагу, я захлебывался черной отравой, в мое тело вошел Морок. Я потерял Эзабет, потом Ненн, а теперь и Валию. Надеяться больше не на что. Если я встречусь с Ненн, я просто не смогу ткнуть в нее железом. Когда к Городу шли Глубинные короли, Эзабет дала мне надежду. А теперь Саравор забрал всех, кого я любил. Даже до того, как я отдал ему часть силы Глубинного короля, Саравор был мне не по зубам. Когда он захотел раздавить меня, то неторопливо отобрал у бестолкового слуги Безымянного все, за что этот слуга держался в жизни, из чего черпал силу. Саравор забрал даже Амайру. О, как я хотел увидеть в разноцветных глазах этого монстра дикий животный страх!

Но сегодня эти мечтания – пустые фантазии усталого отчаявшегося человека.

Близ полудня вернулся Малдон. Он завел во двор запряженную ослом повозку. Там лежало что-то увесистое. Доски скрипели под тяжестью.

– Это именно то, что я думаю? – прислонившись к двери, спросил я.

– Само собой. Но ему нужна куча фоса. Я извел последнюю канистру, чтобы взорвать тех болванов в твоем доме. Без фоса тут просто груда железного лома. Ты представляешь, насколько тяжело раздобыть хотя бы канистру фоса, если ты не спиннер?

– Да, нелегко, – согласился я. – Как ты взгромоздил такую тяжесть на телегу?

– Заплатил местным. Любопытно, что ты не спросил, где я взял повозку.

– Само собой, ты ее украл.

– Чтобы хоть что-то заработало, нужно зарядить канистры, – искусно сменив тему, напомнил Малдон. – Без фоса все бесполезно.

– Ну и ладно, – миролюбиво согласился я и допил последний глоток вина.

Я был тяжело и скверно пьян. В таком состоянии люди поглупее бросаются с кулаками на первого встречного.

– Зато у меня наисквернейшие новости, – объявил я. – У нас кончилось вино.

– Рихальт, хватит! – рявкнул Глек. – Быть жалким и ущемленным – это моя прерогатива. Мать вашу, да я сто раз заслужил право на меланхолию. Хватит на сегодня. А теперь отрывай задницу от стула и пошел доставать мне гребаные канистры!

Но я уже успел набраться так, что малдоновы тирады меня нисколько не затронули. Голос у него стал вовсе детский, тоненький, и пищал он забавно. Хотя честно скажу, что я в общем-то понимал, какое творю дерьмо – но когда зальешь глаза и душу, унижение нипочем. И можно притвориться веселым циником.

– Иди и доставай сам.

– Ты что, и в самом деле решил задрать лапки кверху и скулить, как тебя обидела тетя жизнь, когда вокруг горит гребаный мир?! – пронзительно заорал Глек. – Бедненького отравил Морок, и все, можно забить! Женщину он утратил, скажите на милость! Миру плевать на то, что ты, мать твою, обронил по дороге!

– Кто ты такой, чтобы попрекать меня? Ты сам все сдал и сложил лапки! – огрызнулся я.

– Ты хочешь знать, что потерял я?! Я даже сдохнуть не могу! Я не могу прикоснуться к женщине, и не только потому, что навсегда малолетка. У меня, разрази тебя гром, нет гребаных глаз! Ты четыре года ешь себя поедом из-за пропавшей, так ее перетак, великой любви. А мне вечность торчать в этом изувеченном теле размером в крысу. Да, я хотел покончить с собой, но не получилось, и теперь мы вместе. Еще недавно тебе, трусливый эгоистичный пьянчуга, хотя бы хватило мужества вырезать слова на собственном мясе. Ты посчитал важными эти слова. Мать твою, сейчас для нас самое важное – эти десять канистр фоса! Иди и найди их! Есть б я, разнеси меня кобыла, мог плести фос, если б я только мог вот так щелкнуть пальцами, как раньше, и…

Он щелкнул пальцами – и между ними проскочила крохотная искра. Малдон застыл, разинув рот. Я тоже.

– …Ты только что генерировал фос, – медленно произнес я.

– Не знаю, – растерянно промямлил Глек, в момент забывший гневные речи.

Он защелкал пальцами, но больше ничего не получилось. Я глазел.

Наше увлекательное занятие прервало хлопанье крыльев.

– Скажи мне, что все изменилось, – попросил я ворона. – Скажи, что Давандейн ушла, а Саравор явился и попросил, чтобы его повесили.

– Все в прежнем дерьме, – прокаркала фальшивка. – Но есть и новенькое. Галхэрроу, у Цитадели для тебя персональное послание.

Я нахмурился. Ворон принялся чистить перья, словно послание лично мне на самой Цитадели было чем-то пустяковым, повседневным и ненужным. Я нацепил желтый капюшон, вышел наружу и подошел к перекрестку. Оттуда ясно виднелись неоновые слова на стене. Сначала: «Галхэрроу – здание суда». Затем они сменились словами: «Тебя – на ребенка».

Такое трудно считать ловушкой. Она подразумевает неожиданность, внезапную обманную атаку. Но меня не заманивали обещанием. Мне просто предложили сделку. Выбор.

Завыло небо Морока. Затем грохнуло – ударили пушки на стенах. Наверное, маршальские войска пошли в атаку. Пушки не били залпами, не сменяли друг друг, а трещали вразнобой. Неопытные пушкари.

Я задумчиво смотрел на кровавые буквы. Взошли только две луны: полная интимно пунцовая зазывающая Риока и успокаивающая густо-синяя убывающая Клада. Солнце клонилось к западу, и небо у горизонта пылало лимонно-оранжевым огнем. Настолько яркого заката я еще не видел.

Луны не просто отражали солнечный свет, они пылали так, что на чистое, без единого облачка небо было трудно смотреть. Даже погода против меня. «Таланты» в Шпиле уже начали работу, их обожженные пальцы уже снуют по станкам, плетут магию света, усталые глаза скрывают толстые окуляры.

Саравор будет там. Когда прольется вдосталь крови и Око Шавады напитается душами, Саравор обратит мощь Шпиля против Ока и получит то, чего хотел. И что тогда? Он оставит нас в покое? Заберет Город себе? Удерет через Морок, искать союза с Глубинными королями? Думаю, по большому счету это все равно. Даже если он и сбежит, Город уничтожат, перебьют людей, и я к тому времени, как Саравор уйдет отсюда, скорее всего, стану трупом.