Школьные годы - Георгий Полонский

головой, положив сухие вытянутые руки на стекло, лежащее на столе. По ее неподвижному лицу невозможно было угадать, какие чувства волнуют ее в эти минуты.

— Что скажете вы, Нина Александровна? — обратился к ней Павлов.

— Считаю, что в отношении Бахметьева нами допущена большая ошибка. — Слово «нами» она произнесла с особым нажимом, подчеркивая этим и свою вину. — Думаю, что Бахметьева мы должны любыми путями возвратить в школу. Сегодня я была у него и поняла, что он может вернуться только при условии, если Алевтина Илларионовна не останется завучем.

У Алевтины Илларионовны на лице и шее выступили красные пятна.

Нина Александровна холодно взглянула на нее и продолжала:

— Я думаю, что перемена заведующего учебной частью школы необходима: Алевтина Илларионовна не справляется со своими обязанностями.

Она пристально посмотрела в окно и замолчала, явно удивленная тем, что увидела.

— Посмотрите, товарищи, что это — пожар?!

Алевтина Илларионовна подбежала к окну.

— Что же это горит? — всплеснула она руками. — Старая или новая МТС?

В темноте зловеще розовело небо, и над черными силуэтами строений поднималось пламя.

— Я побегу одеваться! — бросилась к дверям Алевтина Илларионовна.

Павлов также поспешно вышел из кабинета, но не догнал Алевтины Илларионовны. Она бежала по лестнице, по коридору, и дробный стук ее каблуков разносился по зданию.

ОНА ЗНАЛА, ЧТО НЕ ПРИДЕТ

Трудное время переживала Екатерина Ермолаевна с тех пор, как прочитала в «Учительской газете» заметку о сельском учителе Бахметьеве. Сразу же она написала ему письмо, и, когда пришел ответ, написанный все тем же дорогим, не изменившимся за десятилетия почерком и в том же неповторимо особенном стиле, каким он ей писал в незабываемые дни юности, чувства, притупившиеся за долгие годы, встрепенулись и властно заговорили о себе. Ожили они еще и потому, что в первом же своем письме Александр Александрович с трезвой философской оценкой всего происшедшего и без юношеской застенчивости рассказал Екатерине Ермолаевне всю правду о своей любви.

По ее ответному письму и он узнал о ее большом, не погасшем с годами чувстве.

Что было делать? Писать письма друг другу, как «бедные люди» Достоевского, жить этими письмами, удовлетворяться той крошечной радостью, которую они давали?

Екатерина Ермолаевна попыталась взглядом постороннего человека окинуть свою жизнь. И она видела, что, несмотря на немолодые годы, несмотря на то, что она почти двадцать лет была замужем и у нее рос сын, она любила Александра Александровича тем удивительным чувством, которое может сохраниться только от первой любви. И тот же посторонний человек говорил ей, что никакого преступления в этом нет. Но другое чувство испытывала она, когда пыталась найти в своей жизни место для Александра Александровича. Места для него не находилось. Любовь к нему или уязвляла совесть Екатерины Ермолаевны, или претендовала на ее материнские чувства. И всюду она шла за ней по пятам, большая, требовательная и горькая.

Теперь больше чем когда-либо Екатерина Ермолаевна понимала, что брак ее неудачен. В молодости простая привязанность, заполнившая пустоту, которая появилась в сердце с тех пор, как разошлись ее пути с Александром Александровичем, показалась ей любовью.

Кому же в молодости не хочется любви? Но настоящего чувства не было, и через несколько лет эта ошибка стала ясной. Ломать жизнь было не для кого и не для чего. И она жила, согревая свое сердце одной любовью к сыну. Теперь было из-за чего ломать жизнь. Но, меняя свою судьбу, она нанесла бы удар в сердце пятнадцатилетнему Володьке. Сделать же Володьку несчастным у Екатерины Ермолаевны не хватало силы.

— Я все понял! — взволнованно говорил Александр Александрович.

Он стоял у окна в своей комнате спиной к Екатерине Ермолаевне, не желая, вероятно, чтобы она видела то отчаяние, которое его охватывало. Он стоял лицом к темному окну, глядя на яркие звезды — бесчисленные миры, — мерцавшие холодным, спокойным светом, говорящие о вечности и о мимолетности всего живого.

— Я все понял и прощаю тебе твою необдуманную жестокость, — говорил он, не обращая внимания на ее слезы. — Женская непоследовательность. Найти для того, чтобы навсегда потерять.

Он повернулся. Екатерина Ермолаевна сидела у стола, уронив голову на руки. Он был не прав и жесток в эту минуту. Но она знала, что ему так же тяжело, как и ей, и, может быть, даже больше, чем ей, потому что у нее семья, а он одинок. Она готова была простить ему любую обиду.

За дверью старушка хозяйка кипятила самовар, готовила селедку с луком, доставала из кадки молодые мохнатые грузди и с таинственной радостью шептала любопытной соседке, присевшей на табуретке:

— Вроде помолвки у нас. Приехала, видать, невеста по юности. Уж и радешенька я за него, сердешного! Человек-то ведь какой! А жизнью обойденный, не-согретый!

Старушка гремела посудой, ожидая удобного момента, чтобы войти и накрыть на стол. Но дверь открылась, и вышла заплаканная Екатерина Ермолаевна. Она молча прошла мимо хозяйки, не замечая ее, сзади шел Александр Александрович, бледный, расстроенный. Старушка не рискнула спросить у него, скоро ли он вернется.

Вечер был темный. Небо звездное. Поднималась поземка, обещая буран. Александр Александрович и Екатерина Ермолаевна, не разговаривая, шли по темной улице села, ничего не видя и не слыша.

— Но ты придешь проститься со мной, Катя?! — вдруг спросил он, останавливаясь и чувствуя, как сжимается сердце. — Ты не сделаешь так, как двадцать лет назад?

И он вспомнил далекое прошлое. Они стоят на углу улицы, пожимая друг другу руки. Она смотрит на него влюбленными глазами. Он чувствует, что она волнуется, но слышит ее спокойные слова: «Я приду перед отъездом».

И он ждет день за днем, год за годом. И вот она пришла только через двадцать лет, да и то лишь за тем, чтобы разбередить душу и вновь уйти.

Я приду, — через силу произнесла Екатерина Ермолаевна.

Это была ложь. Она знала, что не придет. Прощаться с Александром Александровичем у нее не хватило бы мужества.

Оба они были заняты собой, своими переживаниями и не заметили тревоги на селе, не обратили внимания на зарево.

НЕЗАБЫВАЕМА ТЫ, ПЕРВАЯ ЛЮБОВЬ…

В то время, когда Павлов, Нина Александровна и Алевтина Илларионовна беседовали в кабинете, а Александр Александрович объяснялся с Екатериной Ермолаевной, Саша Коновалов провожал Стешу. Был тот незабываемый вечер, о котором помнишь всю жизнь. Шли они медленно по улицам села, где родились и доросли до семнадцати лет, где пришла их первая любовь. Шли мимо деревянных сутулых домов с закрытыми