Генрих IV - Василий Балакин

Но это была лишь одна сторона проблемы. Прямым негативным следствием этих, как и любых других, войн явились рост цен, задержка с выплатой жалованья, обнищание трудящихся масс, за счет которых жирели нувориши, бессовестные спекулянты, банкротство предприятий, безработица, в то время являвшаяся синонимом нищеты, захват крестьянских хозяйств и бегство сельского населения в перенаселенные города. Генрих IV не стремился к новшествам в социально-экономической области, он хотел лишь вернуть то, что представлялось ему нормальным порядком вещей: чтобы каждый как можно скорее занял свое традиционное место и включился в работу. Что касается дворянства, то он не был сторонником привлечения его ко двору, где бы оно жило за счет субсидий, проводя время в праздных занятиях и выклянчивая королевские подачки. Он побуждал дворян к возвращению в свои родные места, где бы они исполняли свои сеньориальные обязанности. Как писал в своих мемуарах Вильгомблен, в те времена сеньоры мечтали жить словно принцы, а простые дворяне — точно сеньоры. Погрязнув в долгах, они рассчитывали на королевскую казну или же садились на шею бедного народа. Король видел способ искоренения этого зла в том, чтобы знать его королевства привыкала жить за счет собственных имений, пользуясь благами, которые несет с собой установившийся мир.

В том, чтобы дворяне возвращались в деревню, Генрих IV усматривал и еще один важный момент: эти сельские дворяне должны стать его естественными представителями в деревнях и самых отдаленных деревушках. Они должны сотрудничать с ним в деле возрождения королевства. Дворяне, осевшие в своих сельских имениях, должны были поставлять кадры королевских государственных служащих и командного состава армии. Короче говоря, Генрих IV хотел, чтобы они взяли на себя роль защитников народа и в случае необходимости заступников перед государем.

Что касается духовенства обеих конфессий, слишком взбудораженного войнами, слишком склонного к разглагольствованию и созданию в большей или меньшей мере политизированных организаций, к сочинению всякого рода заявлений и протестов, то он хотел, чтобы оно как можно скорее возвратилось к исполнению своих прямых обязанностей — наставлению верующих и оказанию помощи бедным и страждущим, невзирая на все и всяческие различия. Любые попытки католического духовенства принизить значение Нантского эдикта, равно как и желание протестантских пасторов толковать его положения чересчур широко, наталкивались на решительное противодействие со стороны короля.

Та эпоха ознаменовалась стремительным подъемом класса буржуазии. Благодаря своему умению оперировать капиталами буржуа значительно обогатились в период Религиозных войн, проворачивая подчас малопочтенные дела. Они ссужали значительные суммы дворянам, которые несли бремя военных расходов, из собственного кармана оплачивая содержание военных отрядов, за свои деньги покупая оружие, боеприпасы и лошадей, а порой выплачивая и огромный выкуп за свое освобождение из плена. Иногда эти ссуды облагались непомерными ростовщическими процентами, вследствие чего становилось невозможным выплатить долг. И тогда шли на продажу фермы, леса и целые имения, в большей или меньшей мере приведенные в расстройство. Буржуа, купивший имение, обычно претендовал на дворянский титул, зачастую вопреки воле разорившегося сеньора. На всех этих сделках и связанных с ними судебных процессах наживались многочисленные судейские. Не упускали своего и государственные чиновники.

Генрих IV косо смотрел на нуворишей и недобросовестных чиновников. В 1601 году была установлена максимальная процентная ставка на ссудный капитал в размере 6,25 процента. Еще ранее была создана судебная палата, занимавшаяся рассмотрением дел о лихоимстве казначеев и прочих чиновников. Проводились расследования, тщательные проверки отчетов, по результатам проверок возбуждались судебные преследования. Сюлли предпринимал титанические усилия, с тем чтобы вернуть в государственную казну награбленное откупщиками и финансистами, всеми сомнительными приобретателями имений и должностей, всеми нечестными поставщиками. Народ, довольный решительными действиями властей, рукоплескал, ожидая ощутимых результатов от принимаемых мер. Однако у мира финансистов имеются свои методы и приемы, и в государственную казну удалось вернуть лишь малую долю украденного.

Поднималось сельское хозяйство. Важную роль в этом сыграло списание части задолженности по уплате подушного налога за несколько лет, предшествовавших изданию Нантского эдикта. Законом запрещалось забирать в счет уплаты долгов домашний скот и сельскохозяйственный инвентарь. Крестьянам возвращалось право пользования общинными угодьями, захваченными во время военных конфликтов. Создавались резервы тяглового и рабочего скота. Успешно осуществлялась программа по осушению болот с целью расширения площади возделываемых земель. Была реорганизована администрация лесных угодий и дорог. На фоне этих, казалось бы, рутинных мероприятий как бесспорное новшество выделялись посадки тутовых деревьев и разведение шелковичного червя — так появилось шелководство, ставшее во Франции важной доходной статьей. Постепенно оживало ремесленное производство в городах, а за их пределами зарождалась новая, раннекапиталистическая форма производства — мануфактура.

За всеми этими мерами государственного регулирования экономики стоял один человек — Сюлли. Великая заслуга Генриха IV состоит в том, что он не мешал (или почти не мешал) работать своему министру. Как известно, у Марии Медичи, правившей в годы малолетства Людовика XIII, и на это ума не хватило. Не являясь оригинальным мыслителем, Сюлли проявил себя как блестящий администратор. Само за себя говорит уже то, как он справлялся с неблагодарной задачей по взиманию налогов. Налогоплательщики, как всегда, роптали. И что же сделал Сюлли? Он гибко применял, сообразуясь с ситуацией, систему налогов, заменяя одни налоги другими. Не гнушался он и созданием новых должностей, продавая их тем, кто больше заплатит. Его монетарная политика не отличалась оригинальностью и сводилась к принятию мер по предотвращению оттока денег за границу. Напротив, введение государственной монополии на минеральные ресурсы, равно как и меры по строительству дорог, мостов и каналов поражают своей новизной, во многом предвосхищая политику Кольбера.

Когда Сюлли приступил к делам, положение в стране было просто катастрофическим. Налоги почти не собирались, а государственный долг был огромен. Даже после оздоровления фискальной системы доходы оставались недостаточными для обеспечения функционирования государственного аппарата и уплаты процентов по долгам. И тогда Сюлли провел широкомасштабную акцию по проверке долгов. Оказалось, что многие долги неоправданно завышены, а некоторые и вовсе фиктивны. Аннулировав неправомерно заявленные притязания кредиторов, Сюлли резко сократил размер государственного долга. Сбалансировав государственный бюджет, он по мере возможности урезал расходы. К 1610 году в подвалах Бастилии уже хранились 43 миллиона золотых экю — ни у одного европейского правителя в то время не было таких сумм. Кроме того, в качестве главного начальника артиллерии Сюлли держал наготове 100 орудий и 200 тысяч ядер к ним, а также оружие для сорокатысячного войска.

И это притом что он скрепя сердце вынужден был оплачивать расходы по строительству дворцов, которое велось по личной инициативе короля — большого любителя построек. Правление Генриха IV ознаменовалось огромным размахом строительства, что объяснялось не только тягой короля к роскоши и его потребностью в укреплении собственного престижа, но также и его желанием оставить после себя зримый след на земле. Это имело и определенное социально-экономическое значение — давало работу тысячам людей. В те годы были расширены и украшены Лувр, дворцы в Фонтенбло, Сен-Жер-мен-ан-Лэ, завершено строительство Нового моста и фасада Парижской ратуши. Возник архитектурный стиль Генриха IV — Людовика XIII, для которого характерно сочетание камня, кирпича и шифера. Генрих IV увлекался также посадкой деревьев, разбивая фруктовые сады и парки, строительством фонтанов, рытьем прудов и каналов. Его любимым занятием стало наблюдать за проведением этих работ — вполне мирное занятие, сообразное временам, когда молчат пушки. Однако тишина обманчива, а мир хрупок, о чем король не может забывать даже в период самого благостного умиротворения.