Цикл оборотня - Стивен Кинг

В кафе на заправке предлагали стандартный набор гурманскихзакусок – гамбургеры и газировка в банках. На заднем дворе была оборудованамаленькая уютная площадка со столиками и даже садик для выгула собак. Киннеллзапарковался рядом с фургончиком с номерами штата Миссури. Заглушил двигатель.Сделал глубокий вдох, на пару секунд задержал дыхание – и выдохнул. Онспециально поехал в Бостон на машине, чтобы спокойно подумать, как преодолетьтворческий «затык» и возобновить работу над книгой. И вот ирония судьбы. Подороге туда он усиленно размышлял о том, как отвечать, если на конференции емузададут очень правильные и заковыристые вопросы. Но никто ему этих вопросов незадал. Когда присутствующие уяснили, что нет, он не знает, откуда берутся егосюжеты, и что да, его самого иногда пугают его измышления, они потеряливсяческий интерес к его творчеству и стали выспрашивать, где найти подходящеголитагента.

И вот теперь, по дороге домой, он только и думает, что обэтой проклятой картине.

Неужели картина и вправду переменилась! Но если так – инарисованный парень действительно сдвинул руку, так что Киннелл сумел прочестьнадпись-татуировку, которую не было видно раньше, – тогда самое время садитьсяписать статью для одного из журналов Салли. Или даже серию статей спродолжением. Но с другой стороны, если картина не переменилась, тогда.., чтотогда? Галлюцинация приключилась на нервной почве? Бред собачий. С чего бы емувообще нервничать? Чувствует он себя замечательно. Жизнь удалась. У него все впорядке. Во всяком случае, было в порядке, пока не попалась эта картина,которая буквально зачаровала его, и теперь это очарование превратилось вкакую-то странную, темную одержимость.

– Ладно, блин, успокойся. Просто в тот раз ты не рассмотрелкак следует. – Киннелл произнес это вслух и вышел из машины. Что ж, может быть.Может быть. В конце концов, у него в голове «замыкает» не в первый раз. Все этофокусы восприятия. Тем более ему это вроде бы и по штату положено. Он ведьписатель, и пишет ужасы, и иногда его воображение немного…

– Заносит, – буркнул Киннелл себе под нос и открыл багажник.Достал картину, взглянул на нее. И пока он смотрел – секунд на десять забыв отом, что человеку вообще надо дышать, – он вдруг понял, что эта картина егопугает. По-настоящему. Как иногда нас пугает неожиданный тихий шорох в кустах.Как иногда нас пугает какое-нибудь неприятное насекомое, которое может ужалить,если его спровоцировать.

Теперь парень с картины улыбался ему – да, именно ему, а непросто так, Киннелл был в этом уверен на сто процентов, – и улыбка былабезумной, и заточенные людоедские зубы обнажились во всей красе, до самыхдесен. Глаза у парня горели и в то же время как будто смеялись. А вот мостаТобин-Бридж не было и в помине. И Бостона, который виднелся вдали, тоже небыло. И закатного неба не было. Теперь на картине царили темень и ночь.Громадный черный автомобиль и его бесноватого водителя освещал лишь тусклыйсвет единственного фонаря, отбрасывавшего маслянистые отблески на дорожныйасфальт и на хромированные детали автомобиля. Черный автомобиль (скорее всеговсе же «гранд-ам») въезжал в маленький городок у шоссе № 1. Киннелл узнал этоместо. Он сам проезжал там еще сегодня.

– Розвуд, – пробормотал он себе под нос. – Это же Розвуд.Дорожный Ужас прет на север, все правильно. По шоссе № 1 – той же дорогой, чтои Киннелл. Парень по-прежнему держал левую руку на боковой дверце с опущеннымстеклом, но теперь он повернул ее так, что татуировка была не видна. Но Киннеллзнал, что она там есть. Ведь знал же? Ну да.

Блондинистый парень походил на фаната «Металлики», которыйсбежал из дурдома, куда его упекли за преступление, совершенное в невменяемомсостоянии.

– Боже правый, – прошептал Киннелл, и впечатление былотакое, что эти слова произнес не он, а кто-то другой. Его вдруг охватилавнезапная слабость, как будто все силы разом покинули тело – утекли, точно водаиз дырявого ведра. Киннелл тяжело опустился на бетонный поребрик,отгораживающий стоянку от садика. Он неожиданно понял, что есть одна правда,которую он почему-то не видел раньше, когда писал свои жуткие книги. В реальнойжизни, когда человек вдруг сталкивается нос к носу с чем-то таким, чтопротиворечит его здравому смыслу, он отзывается именно так. Тебе кажется, будтоты истекаешь кровью и умираешь. Только кровь течет не из тела, а из мозгов.

– Неудивительно, что он покончил с собой, этот парень,который такое нарисовал, – выдавил Киннелл, не в силах оторвать взгляд откартины. От этой жестокой и дикой усмешки. От этих глаз, проницательных иостекленевших одновременно.

«К рубашке он приколол записку, – сказала тогда миссисДаймент. – „Мне не вынести то, что со мной происходит“. Какой ужас, да, мистерКиннелл? Разве бывает что-то страшнее?»

Нет, не бывает.

Действительно, не бывает.

Киннелл поднялся, не выпуская из рук картину, и пошел черезсадик для выгула собак. Он сосредоточенно глядел себе под ноги, чтобы ненаступить на собачьи «дела». На картину он не смотрел. Ноги дрожали иподгибались, но вроде пока держали. Впереди – там, где кончалась лужайка иначинались деревья, – молодая красивая девушка в белых шортах и красном топикебез рукавов с завязочками на шее выгуливала коккер-спаниеля. Она улыбнуласьКиннеллу издалека, но тут же поджала губы. Наверное, было у него в лице что-тотакое, что заставило ее испугаться. Она пошла влево. Причем быстрым шагом.Спаниелю это не понравилось. Он изо всех сил упирался, но девушка тащила его засобой, натягивая поводок. Бедный пес кашлял и хрипел.

Сосновая роща на задах лужайки спускалась в болотистуюнизину, где пахло гнилыми листьями и разлагающимися телами мертвых зверей.Ковер из сухих сосновых игл давно превратился в придорожную мусорную свалку:повсюду валялись обертки от гамбургеров, пластиковые стаканчики, смятыесалфетки, банки из-под пива, пустые бутылки и сигаретные пачки. Киннелл заметилиспользованный презерватив, который лежал, словно дохлая змейка, рядом сразорванными в клочья дешевенькими трусиками с надписью «ВТОРНИК», стилизованнойпод неровный школьный почерк.

Киннелл углубился подальше в рощу. Здесь он рискнул еще развзглянуть на картину. Он заранее подготовил себя к тому, что она может опятьперемениться. Он даже не исключал возможности, что она будет двигаться, как вкино. Картина не двигалась. И, похоже, не изменилась. Но от этого Киннеллулегче не стало. Ему хватило одного только взгляда на лицо блондинистого парня.На эту зловещую, совершенно безумную улыбку. На эти заостренные зубы. Парень скартины как будто хотел сказать Киннеллу, Эй, старик, знаешь чего? Мне покластьна ваш гребаный мир, который вы называете цивилизованным. Я – человекнастоящего поколения X. И новое тысячелетие – вот оно, здесь, за рулем этойсамой раздолбанной вздыбленной колымаги.

Киннелл вспомнил, что сказала тетя Труди, когда увидела этукартину. Она сказала: выбрось ее в реку Сако. И теперь Киннелл понял, что тетябыла права. Правда, Сако осталась уже в двадцати милях позади. Но…