Гимн крови - Энн Райс

Но вот в конце концов она отпрянула, и я отвернулся. Жажда крови парализовала меня. Желание парализовало меня. Но потом высвободилась любовь, чистая любовь.

Я стоял неподвижный, осознавая, чем она на самом деле является — чистая любовь. И внезапным беспомощным прозрением протянулась нить, связующая ее с той любовью, которую я испытывал, когда целовал фантом Патси на краю болота: чистая любовь.

И мое сознание погрузилось в века, подобно совести, привыкшей выискивать грехи, только в этот раз она выискивала моменты чистой любви. И я узнавал их, тайные, тихие. Несколько. Роскошные моменты. Роскошные благодаря их силе, неважно знал тот, кто был любим или нет — образы двоих в объятиях друг друга, Эш и Морриган, и над ними поднимается белый туман. Эмблема чистой любви.

Прозрение рассеялось. Квинн оттащил меня от рева реактивного двигателя. Мы ушли с бетонированной площадки.

Мы молчали, пока гудел улетающий самолет. Он оставил после себя ровный след. И затерялся в облаках.

Вековая таинственность Карибов была нарушена — еще один крошечный остров, пропитавшийся кровью, и эта самая восхитительная часть света оказалась в состоянии вынести целые повести о жестокости.

Мона стояла и смотрела на море. Бриз трепал ее густые рыжие волосы. Ее глаза утопали в слезах. Она воплощала картину плача.

Сможет ли она начать сначала? Действительно начать, мое совершенство?

Я приблизился к ней. Я не желал нарушать скорбь тяжелой утраты. Но она подалась мне навстречу, протянув левую руку, чтобы прижаться ко мне, и оперлась на меня всем весом.

— Это были мои поиски, — сказала она, глядя перед собой отстраненным взглядом. — Это было моей мечтой, мечтой, которую не смогла уничтожить даже Темная кровь, мечтой, которая помогла мне справляться с болью, послужившей ее причиной.

— Я знаю, — сказал я. — Я тебя понимаю.

— Что я найду свою Морриган, — продолжала она, — Что я найду их, живущих счастливо, что я вновь приму ее со всеми ее безумными выходками, и мы проговорим ночи напролет, обмениваясь поцелуями, чтобы наши жизни соединились, а потом разошлись вновь. А теперь… Теперь все разрушилось.

Я ждал из уважения к ее словам. Потом сказал:

— Они и в самом деле очень долго жили счастливо, Оберон рассказал нам об этом. Они прожили годы, как Таинственные люди.

Я напомнил ей обо всем, что говорил Оберон.

И вот наконец последовал кивок, ее глаза остановились на спокойном и теплом море. Мои слова не произвели на нее никакого впечатления.

— Они должны были позволить нам помочь, — прошептала она. — Михаэль и Ровен помогли бы! О, как же это глупо! Знать, что Морриган не позволяла ему позвонить Ровен. Потому что она ревновала! Ах, Ровен, Ровен.

Я придержал свои мысли при себе.

— Вернемся домой на ферму Блэквуд, — сказал Квинн. — Пришло время чтить их память и получше узнать Миравелль и Оберона, и даже Лоркин.

Она покачала головой.

— Нет, — сказала она. — Эти Талтосы не для меня, не сейчас. Миравелль этакое податливое чистое создание без моего огня, без огня ее матери. Связь прервана. Морриган ушла, испытывая боль. Они позаботятся о Миравелль. Такое нежное существо, рожденное от древнего и той, что произошла от смешанных родов. Мне нечего дать Миравелль. Что же касается Оберона, он для меня слишком мрачен, да и что я могу дать ему? Рано или поздно он убьет Лоркин, как вы считаете? И как Ровен решит судьбу Лоркин? Меня это не касается. Это не мое дело. Я хочу быть с вами, вы мои люди.

— Не надо пытаться все решить сейчас, — сказал я. Мне было ее очень жаль. А в глубине своего сердца я чувствовал снедающую тревогу о проблемах, с которыми предстояло столкнуться Ровен.

— Теперь понятно, что хотела сказать Маарет, — продолжила она тем же разрывающимся от горя голосом, ее глаза не поднимались ни на меня, ни на Квинна. — Природа взяла свое. Это было неизбежно.

— Может так, а может и нет, — сказал Квинн. — Но теперь все кончено.

Я обернулся и посмотрело на виллу в отдалении со всеми ее освещенными окнами. Я посмотрел на широкую стену плотных джунглей, возвышавшихся за вызывающе сияющим пляжем. Я направил ментальную волну. Я уловил маленьких зверьков, тамариндов, птиц, а, возможно, и дикого вепря где-то в глубине диких зарослей. Я не мог сказать точно.

Но пока я не был готов уходить. Я и сам не знал почему.

Мне хотелось вторгнуться в джунгли. Джунгли, которые я не исследовал, а они были такими густыми. Только сейчас было не время.

Мы простились с островом. Квинн обнял Мону, и они взлетели к облакам.

Я вернулся к статуе своего любимого святого и вскоре был на пути к спасительному пристанищу фермы Блэквуд.

Я остановился в квартире, стянул кожаную одежду, надел бледно-лиловую тонкую рубашку, повязал фиолетовый галстук, облачился в льняной черный костюм-тройку, переобулся и отправился на ферму Блэквуд, где нырнул в кровать тетушки Куин и крепко заснул.

(Святого Диего я поставил на прикроватный столик, рядом с собой).

Я смутно помню, как перед рассветом приходила Мона, чтобы сообщить мне, что отправила электронной почтой письмо "мистической Маарет", в котором рассказала обо всем, что случилось. Я сказал: "Браво. Я тебя люблю. Ступай прочь".

Проснувшись на закате, я вошел в дом и обнаружил Стирлинга. В компании Томми и Нэша он вкушал ранний завтрак, этим вечером ему нужно было в Новый Орлеан, и теперь он дожидался меня на "ивовой террасе", располагавшейся в восточной части дома.

Я так свободно чувствовал себя на ферме Блэквуд среди всех этих доверчивых людей, что впору было бы расплакаться, но я не стал. Я обошел по кругу большие комнаты. Нигде я не заприметил призрака Джулиана. С чего это он спустил меня с крючка? Я ликовал, не задумываясь о его мотивах. Здесь, на ферме Блэквуд, остров св. Понтика казался недостижимым, а ужасы прошлой ночи — пригрезившимися кошмарами.

Сногсшибательный Дуэт еще не проснулся.

Я взял статую святого Диего и вышел из дверей.

Ивовая терраса была творением Квинна, который притащил сюда всю старинную ивовую мебель, найденную им на чердаке еще когда он был тинэйджером; он все отреставрировал, расположив здесь, вследствие чего на террасе царила особая атмосфера и очарование.

Прожекторное освещение отсутствовало. Только парочка фонарей "молния" мерцала в отдалении, и был еще Стирлинг в просторной светлой твидовой куртке, куривший сигарету. Бриз слегка растрепал его короткие серые волосы. И все же он являлся воплощенным достоинством. И воплощением смертного, с которым я мог чувствовать себя на короткой ноге и общаться, будто бы не был монстром.

Я присел на стул напротив него со святым Диего, которого пристроил сбоку, чтобы он не бросался в глаза.