Паладин. Тень меча - Симона Вилар

Только отъехав на достаточное расстояние, чтобы не опасаться быть замеченными разведчиками султана, они умерили ход коней. Иосиф, тяжело дыша после скачки, все же спросил:

— Ты точно уверен, что видел войско Салах ад-Дина? Ведь в Иерусалиме все только и говорили, что султан не позволит Ричарду взять Бейрут, поэтому именно там он и намеревался нанести удар.

— Никто из атабеков или эмиров султана не имеет такого огромного войска, какое движется сейчас к Яффе. Это, несомненно, армия Саладина.

Джоанна задумчиво произнесла:

— Султан сделал разумный ход, распустив слухи, что намеревается идти на Бейрут, в то время как Яффа рядом и отбить ее у крестоносцев — значит лишить их одного из южных портов. К тому же там не ждут нападения!

— Тогда поскачем, упредим их! — потряс кулаками Эйрик.

Мартин раньше не помнил, чтобы его рыжий приятель был таким приверженцем армии христиан, но сейчас все они были готовы скорее доехать до территории, где обосновались крестоносцы, и сообщить им о нашествии. Мартин спросил у Иосифа, куда им следует нынче держать путь, и, услышав, что, скорее всего, граница проходит у Рамлы, они направили коней в ту сторону.

Где-то через пару часов путники встретили разведчиков-крестоносцев. Семеро вооруженных конников выехали перед ними на дорогу, и, хотя все они были в тюрбанах или с куфиями поверх шлемов, беглецы еще издали признали в них западных воинов — крестоносцы, в отличие от мусульман, использовали длинные щиты вместо круглых, да и кони под ними были мощнее, нежели изящные арабские лошадки. Однако самих беглецов приняли за мусульман: вооружение, круглые щиты, арабские скакуны — все наводило на мысль, что они сарацины. Поэтому встречные сразу сгруппировались, закрывшись щитами, и молча наблюдали за небольшой группой приближающихся иноверцев. Хорошо, что хоть сразу не напали. И, подъезжая к крестоносцам, Мартин поднял руки, показывая, что не имеет враждебных намерений.

Две группы остановились на некотором расстоянии.

— Я вижу, вы служите Лузиньянам, — откидывая с лица защищавший от зноя и пыли конец тюрбана, произнес Мартин и указал на герб этого семейства на щитах рыцарей — лазорево-белые горизонтальные полосы.

Осведомленность в геральдике этого странного голубоглазого сарацина, говорящего на франкском языке без акцента, озадачила крестоносцев. Один из них произнес:

— Мы имеем честь служить в отряде коннетабля Иерусалимского королевства Амори де Лузиньяна. Но сами вы кто такие, черт побери?!

— Мы беглецы из сарацинского плена.

— И еврей? — указал в сторону Иосифа в его желтой шляпе другой крестоносец.

— Он с нами, — кивнул Мартин. — И мы готовы представиться, если вы отведете нас к вашему сеньору. Только поскорее. Ибо за нами по Дороге паломников в сторону Яффы движется огромное войско султана Саладина.

Крестоносцы молчали, глядя на странных путников все с той же подозрительностью. Похоже, все они были местными уроженцами пуленами, а как считали многие прибывшие из Европы рыцари, пулены не отличались смекалкой и туго соображали. В любом случае они явно не торопились, и только через время один из них сказал, что не стоит верить первым же встречным и надо во всем разобраться.

Тут вперед выехала Джоанна, резко сорвав с головы тюрбан. Длинные черные волосы так и рассыпались по ее плечам.

— Мое имя Джоанна де Ринель. Я кузина короля Англии Ричарда Плантагенета, и вы должны были слышать, что я оказалась в сарацинском плену. Я уверяю вас, что надо поторопиться и как можно скорее сообщить о приближающемся войске.

Только через несколько долгих минут один из рыцарей поклонился ей, учтиво прижимая руку к груди.

— Я узнал вас, прекрасная дама, ибо не единожды видел как в Акре, так и в Яффе. Мое имя Альбер Леруа, я из Мон Фавора и буду счастлив проводить вас в Рамлу, где ныне располагается наш отряд.

При этом рыцари как-то странно переглянулись, один даже хохотнул.

Рамлу они увидели еще издали: на земляных насыпях вокруг некогда разрушенных построек вовсю кипела работа, уже возвышалась пара крепких башен, был установлен частокол, виднелись возы с обтесанными блоками. Везде работали каменщики, возводившие укрепления, однако восстановление едва только началось, и по сути Рамла оставалась незащищенной.

Когда вновь прибывшие въехали в проход между насыпью, над которой уже возвышалось нечто вроде сторожевой башни, находившиеся в Рамле люди проводили незнакомцев любопытными взглядами, но работу свою не прекратили. Путники видели, что внутри укреплений было установлено немало палаток и шатров, среди которых выделялся большой шатер с алым крестом тамплиеров, однако рыцарь-пулен, представившийся как Альбер Леруа, провел их дальше, к еще более высокому шатру, яркому и нарядному, занимавшему центральное место среди укрепленного валом лагеря в Рамле. На шесте у входа висело знамя ее владельца, но сейчас, при душном безветрии, стяг обвис и изображение на нем невозможно было рассмотреть. Рыцарь Леруа помог леди Джоанне сойти с лошади и, оставив ее спутников ожидать в стороне, провел ее, держа за самые кончики пальцев, под поднятый полог шатра.

— Мессир Обри, сегодня для вас благословенный день. Ваша супруга сумела сбежать из плена, и я имею счастье препроводить ее к вам.

Джоанна остановилась, будто споткнувшись. После яркого южного солнца ее глаза еще не свыклись с полумраком под навесом шатра, однако в груди неожиданно стало холодно. Обри? Ее муж Обри де Ринель? Лишь через несколько долгих минут она смогла рассмотреть супруга — он уставился на нее, стоя возле походного стола с расстеленными картами. Лицо его изумленно вытянулось, глаза были расширены, длинные ухоженные волосы рассыпались поверх богатой, украшенной гербом Незерби туники из легкого светлого сукна. Джоанна отметила про себя, что Обри изменился — очень располнел, раздался вширь и выглядел этаким сытым котом, и это впечатление не скрывали ни сильный загар, ни светлые волосы, казавшиеся почти белыми в сочетании со смуглой кожей.

В шатре находились еще какие-то люди, но Джоанна смотрела только на Обри. Что она почувствовала при встрече с человеком, которого некогда любила? Пожалуй, волнение, но также и некоторую холодную неприязнь. Джоанна не стремилась к нему, почти не думала о нем все это время, но, тем не менее, понимала, что Обри — ее муж, которому она должна повиноваться.

— Слава Иисусу Христу, господин супруг мой, — негромко произнесла она.

— Во веки веков, — машинально ответил он и перекрестился. И вдруг с какой-то нервозностью спросил: — Надеющ, ты не ражущилашь щотворять крештное жнамение, пока жила шреди шарачиншких яжышников?

Джоанна даже не сразу поняла, о чем он говорит. Обри все так же шепелявил. И еще она заметила, с какой брезгливостью муж рассматривает ее фигуру в сарацинском мужском одеянии, как кривятся в усмешке его губы. Но тут ее обступили остальные находившиеся в шатре люди, кланялись, поздравляли с освобождением. Она отвечала им, кого-то узнавала, кто-то казался ей незнакомым… Обрадовалась Джоанна только своему саксу Осберту, давно служившему у четы де Ринелей. Потом кто-то сказал, что супруги давно не виделись и не стоит мешать их встрече.