Верхние Саванны - Жюльетта Бенцони

— ..никогда не покидает Франции! — насмешливо закончил за него Финнеган. — Никто не посмеет утверждать, что мы избалованы вниманием духовенства. С тех пор как изгнали с острова иезуитов, тут осталась одна шушера.

— Постой! — прервал его Жиль. — Так вы говорите, обо мне донесли епископу? Кто же, хотелось бы знать? И о каких таких опасных, с точки зрения Церкви, деяниях идет речь?

Монах прищурился, словно целился в Жиля из пистолета.

— Церкви кажется странным сам ваш неожиданный приезд на остров, ваше стремительное вступление во владение этой землей вскоре после отъезда юного Ферроне. А еще более странным выглядит бегство этого дворянина после… предполагаемой смерти родителей.

— Что значит предполагаемой? Что вы имеете в виду?

— До епископа дошли странные слухи. Будто старый хозяин плантации вовсе не умер. Его похитили и подвергли заточению, чтобы сын смог унаследовать поместье и удовлетворить свою страсть к деньгам.

Жиль почувствовал, как в нем закипает ярость, но постарался скрыть это: он знал, как опасны бывают вспышки рядом с пороховым погребом.

— Допустим, вы правы. Но какое имеет ко мне отношение то, что происходило тут до меня?

— Какое? Но… это же очевидно. Если старый хозяин не умер — а есть такие, кто утверждает, что видели его на Большом Холме, где он как раб трудится на плантации, — то ваша сделка с сыном не имеет силы. На отцеубийство он, видимо, не решился, но все же поднял руку на родителя, обобрал его, а вы, без сомнения, давний знакомый молодого Ферроне, были с ним в сговоре. Вы прибыли сюда пожинать плоды преступления и наверняка присмотреть за несчастным стариком.

Хоть Жиль и дал себе слово сдерживаться, он едва не кинулся с кулаками на монаха, осмелившегося обвинить его в подобных злодеяниях.

Удержал Турнемина врач, хотя по побледневшему лицу и убийственному блеску в зеленых глазах нетрудно было догадаться, что и ему с трудом удается устоять против порыва бурлящей в гневе ирландской крови.

— Прежде чем бросать подобные обвинения, святой отец, надо было разобраться. К вашему сведению, господин де Турнемин, родившийся в Бретани, является офицером королевской гвардии Людовика Шестнадцатого и не имел чести знать Жака де Ферроне до встречи с ним этой весной в Нью-Йорке…

— Вы уверены? Каждому известно, что он сражался здесь, в Америке, на стороне английских колоний, восставших против своего законного сюзерена…

— Это уж просто черт знает что! — оборвал его Жиль. Вмешательство Финнегана дало ему время успокоиться. — В армии господина де Рошамбо у меня хватало дел и не было времени интересоваться делами Санто-Доминго. Объясните-ка мне вот что, святой человек. Если уж вы так прекрасно осведомлены, зачем было столько ждать? Почему вы только сейчас явились со своими лживыми измышлениями? Отчего бы вам не приехать пораньше, не порасспросить сеньора Легро, ныне объявленного в розыске и практически приговоренного к смерти за свои злодеяния? Лично мне говорили, что именно его жертвой стал господин Ферроне с супругой, а их сын бежал, он действительно вынужден был бежать, чтобы остаться в живых. Не случайно на меня напали, едва я сошел на берег…

— События всегда выглядят такими, какими мы их представляем, господин де Турнемин. Легко обвинять человека, когда его нет рядом, а может, и вовсе нет в живых. Церкви никогда не приходилось жаловаться на господина Легро. Он всегда был прихожанином достойным…

— ..и, без сомнения, щедрым. Скажите, брат Игнатий, а если бы я позволил вам забрать своих рабынь, вы все равно стали бы меня обвинять?

— Может быть, я несколько изменил бы свою точку зрения, учитывая проявление вашей доброй воли. Но я с сожалением должен признать, что вы ее вовсе не проявляете и вообще уже пропитались царящим на острове духом ожесточения. Я уезжаю и даю вам несколько дней на размышление. Если вы решитесь подчиниться Церкви и ее беспристрастному суду, дайте мне знать… скажем, через неделю… Иначе…

— А что по вашему значит подчиниться Церкви? Привезти вам беременных негритянок?

— Прежде всего это. Затем вы должны представить наместнику епископа самые подробные объяснения по поводу того, как вы стали владельцем «Верхних Саванн», и, наконец, вы не должны мешать Церкви свободно заниматься своими делами на ваших землях…

— ..то есть забирать все, что ей понравится?

Ясно! Можете не рассчитывать, брат Игнатий.

На моей стороне закон и чистая совесть, я никогда не соглашусь на ваши унизительные условия.

Завтра же поеду к губернатору…

Монах улыбнулся, обнажив удивительно крепкие для человека такого возраста зубы, белые, крупные — такими что угодно перемелешь.

— Господин губернатор покидает остров, как вам известно. Пока не приехал его преемник, мы тут власть. Главный управляющий не имеет права вмешиваться в дела Церкви. Так что с этой стороны поддержки не ждите.

— Хватит! — взорвался Финнеган. — Господин де Турнемин уже сказал вам, что не уступит. Хотите действовать — действуйте. Интересно, как?

Будете брать «Верхние Саванны» штурмом?

— Не стоит недооценивать Церковь. Достаточно вскрыть могилу господина Ферроне, и станет ясно, умер он… или нет. Разрешение я получу. А пока прощайте, господа. Хорошее здание и, кажется, совсем новое? — спросил он совсем другим тоном и огляделся. — Это ваше хозяйство, доктор Финнеган, не так ли? Чем же вы тут занимаетесь? Ром производите?

— Он здесь спасает людей… тех самых, которых ваш драгоценный Легро чуть не замучил до смерти. Сей достойный сын Церкви был настоящим палачом, нужно совсем оглохнуть и ослепнуть, чтобы не разобраться, что он в действительности собой представляет. Чернокожие…

— ..они дети Хама, и их участь предрешена Господом. Каждому известно, что все они поклонники сатаны, что по ночам они устраивают бесстыдные оргии в его честь. Надо еще разобраться, как с этим обстоит у вас.

На этот раз Жиль не выдержал. Схватив брата Игнатия за тощую руку, он потащил его, может, чуть быстрее, чем хотел, к повозке, стоявшей на дороге у новых ворот, сделанных Жилем, чтобы можно было попадать на плантацию, минуя господский дом.

— Все, хватит с меня! Убирайтесь! И будьте осторожней, если вздумаете вернуться. Господу ведомо, что я его верный и покорный слуга… но против таких христиан, как вы, моя рука не дрогнет.

— Я солдат воинства Божия и не отступлю ни перед опасностями, ни перед угрозами. Вы очень скоро в этом убедитесь, господин де Турнемин.

Пока что вы лишь усугубляете свое положение.

До скорой встречи…

Когда Жиль вернулся в больницу к Понго и Финнегану — тот как раз накладывал целебную повязку на руку обжегшейся утюгом прачке — он все еще дрожал от ярости. Еле сдерживаясь. Жиль дождался, пока Лайам закончит дело и отправит пациентку восвояси, добродушно шлепнув ее по мягкому месту, но, едва девчушка выпорхнула, махнув подолом полосатой юбки, Турнемин взорвался: