Американская грязь - Дженин Камминс

Лука сжал покрепче мамину руку и сказал:

– Я не собираюсь умирать.

Шакал посмотрел на него.

– Никто не собирается умирать.

– Пусть так, – согласился мальчик. – Но я собираюсь не умереть. Разница очень большая.

Лидия задержала дыхание. Было видно, что Лука произвел на койота впечатление.

– Неужели? – Мужчина чуть отпрянул, чтобы получше разглядеть лицо мальчика под козырьком красной бейсболки.

– Да. Я об этом думал.

– Ты об этом думал! – Койот рассмеялся. – Думал о смерти?

– Конечно.

– И?

– И пока что умирать я не хочу.

– Понятно. – Мужчина кивнул.

– Поэтому я останусь живым.

– Ясно.

– С вашей помощью или без, – заключил мальчик, а когда Лидия легонько ущипнула его за затылок, добавил: – Но, разумеется, ваша помощь дала бы мне значительное преимущество.

Койот рассмеялся еще громче.

– ¡Órale![103] – сказал он, примирительно поднимая ладони. – Ладно, ладно.

Бето спрыгнул с клумбы на землю. Он знал, когда стоит помалкивать, и держал язык за зубами.

– Ладно, – повторил Шакал, а потом обратился к Лидии: – У вас есть деньги?

Она попыталась придать лицу безразличное выражение и спросила как бы между делом:

– А какова цена?

– Для тебя – пять тысяч. Для каждого ребенка – по шесть.

– Долларов? – Лидия открыла от изумления рот.

– Claro[104].

Сестры платили по четыре.

– Но я думала… – начала было она.

– Это не обсуждается, – отрезал койот. – У меня и без вас хватает клиентов. Я не гоняюсь за заработком. Хотите пойти с нами – платите сколько сказано.

Лидия прикрыла рот. Ей не хватало. Она не знала точно сколько, но не хватало. У нее скрутило живот, и впервые за очень долгое время она почувствовала, что вот-вот расплачется. В носу защипало. Какое облегчение. Она боялась, что больше не способна плакать.

– Сколько это в песо? – Бето выудил из кармана пачку наличных и принялся пересчитывать.

Койот накрыл его руку ладонью.

– Спрячь! – велел он. – Хочешь, чтобы тебя убили или ограбили?

Пока мужчина оглядывался по сторонам, чтобы убедиться, что никто за ними не следит, Бето сунул деньги обратно в карман.

– Послушай, – продолжал Шакал. – Если ты пойдешь с нами, то первое, что тебе придется сделать, – прекратить вести себя как идиот. Понятно?

Бето смутился и прекратил паясничать.

– Понятно, – ответил он с искренним сожалением. – Простите.

Шакал кивнул.

– Отныне без моего разрешения тебе нельзя даже чихнуть. И ради бога, не вываливай ты из кармана все свои деньги и не начинай пересчитывать прямо посреди улицы!

– Понятно.

– У вас будет небольшая комната в квартире с другими людьми, – объявил Шакал, переключив внимание на Соледад. – Но это ненадолго, всего на пару дней.

– В квартире? – переспросила девочка.

Она скинула с плеча рюкзак, чтобы глотнуть воды из своей бутылки. Мальчики принялись собирать вещи.

– Да. Это место, которое я использую для подготовки. Вы пробудете там день или два, пока не подтянутся остальные.

Койот зашагал прочь, и Лидия схватила рюкзак и пристроилась рядом.

– Сначала мне нужно зайти в банк, – сказала она.

Койот повернул голову и посмотрел на нее, вскинув брови.

– В банк? – говорил он так, будто она попросила его слетать на Луну.

– Да. Чтобы снять для вас деньги.

– В банк! – снова повторил мужчина. – По-моему, мне стоило взять с вас больше денег!

С этими словами он расхохотался, и, хотя от его смешливости и совершенно неожиданного дружелюбия Лидия немного оттаяла, разделить его веселье она не могла.

К счастью, поблизости нашлось отделение банка, которым пользовалась ее мать. Оставив Луку с сестрами на входе, Лидия направилась внутрь. Снаружи здание выглядело так, словно его только что побелили; на фоне такой чистоты Лидия особенно остро чувствовала собственную неопрятность. На секунду задержавшись перед зеркалом, она окинула взглядом свое отражение. Последние три дня она носила одну и ту же бледно-голубую рубашку. У нее были влажные подмышки, а на голове – воронье гнездо. Она надеялась, что, по крайней мере, от нее не воняет, но сказать наверняка было трудно. В юности Лидия не красилась, но после тридцати взяла за правило почти каждое утро наносить на лицо немного пудры, чтобы спрятать морщинки на лбу. Отправляясь на работу, она подкрашивала глаза тушью, а на губы наносила тонкий слой бесцветного блеска. Раз в два дня мыла голову, а если приходилось выставлять книги, собирала волосы в конский хвост. Женщина в отражении совсем не походила на ту Лидию из недавнего прошлого. Эта женщина была худой и смуглой, с жилистой шеей и натруженными руками. Немытая, с темными кругами вокруг глаз и угрюмой физиономией. Как бы ей хотелось получить доступ к спасительной косметичке, которая осталась висеть на деревянном крючке в их ванной; с другой стороны, при виде этого страшилища она чувствовала облегчение: может, никто и не поймет, что перед ними та женщина, которая запечатлена на фотографии рядом с Хавьером. Хотелось бы ей отделаться от этой розовой шляпы и затолкать ее поглубже в рюкзак. Она чувствовала себя нелепо и неуместно, будто собиралась зайти в церковь в купальнике. Но, даже несмотря на все перемены, без этой шляпы Лидия оказалась бы слишком на виду. Хватит пустых мечтаний. Прямо у нее над головой висела камера, и ей совсем не хотелось маячить перед объективом. Опустив голову, она распахнула дверь и шагнула внутрь.

В вестибюле горели флуоресцентные лампы и работал кондиционер, отчего по ее рукам сразу забегали мурашки. Тело совершенно отвыкло от удобств, создаваемых электричеством. Чтобы немного согреться, Лидия растерла плечи ладонями, а потом подошла к банкомату и проверила баланс карты. Вся сумма по-прежнему была на месте, нетронутой: 212 871 песо. Она выдохнула через рот. На снятие наличных стояло ограничение: не более 6000 песо в день. Лидия откладывала этот момент по многим причинам. Не последняя из них заключалась в том, что она попросту не знала, как получить деньги без необходимых документов. Конечно, держать их в банке во время такого путешествия было намного безопаснее. Но в то же время оттягивать решающий момент было куда проще. Лидия была не готова признать ужасную правду: ее мать действительно умерла. Ей казалось, что снять мамины деньги – все равно что их украсть. Лидия хотела, чтобы так оно и было. По-настоящему скорбеть у нее не получалось, и потому Лидия придумала для себя историю, которая почти работала: она воображала, что уехать пришлось только ей и Луке, а остальная родня по-прежнему здорова и счастлива и живет в Акапулько своей обычной жизнью. Она представляла себе, как по утрам Себастьян выходит из душа в своем голубом полотенце и как задевает мокрым плечом висящую на крючке косметичку. Как бы ей хотелось продлить эту фантазию.