Американская грязь - Дженин Камминс

Марисоль глубоко вдохнула:

– Мы приехали в Штаты на законных основаниях, когда Америке было четыре года. Мой муж устроился инженером в одну местную компанию, поэтому нам легко дали визы. А потом родилась Дейзи, и время летело незаметно. Год за годом…

Дорога вела их по солнечным улицам Ногалеса, то поднимаясь в гору, то снова падая, то разбегаясь в стороны на перекрестках; Лидия, сама того не замечая, льнула к Марисоль все ближе и ближе. Впереди топал в новых ботинках Лука.

– А потом пять лет назад погиб Рохелио. Мой муж.

Марисоль перекрестилась, а Лидия непроизвольно ахнула.

– Мне очень жаль.

Женщина кивнула:

– Все случилось так внезапно. Он ехал домой с работы, и вдруг – авария.

В душе Лидии предательски шевельнулось нехорошее чувство – она почти завидовала такому вдовству. Муж Марисоль умер нормальной, не жуткой смертью. Но она сказала себе: Себастьян ничуть не мертвее Рохелио. Она сжала руку Марисоль, сопереживая ей совершенно искренне.

– После его смерти наши визы кончились. Мы должны были вернуться в Оахаку. Остаться могла только Дейзи, потому что у нее есть гражданство.

– Ерунда какая-то. Сколько ей лет?

– Пятнадцать.

– Ну и ну!

Конечно, Лидия и раньше слышала о таких историях. Но разговаривать с матерью, которая переживает все в настоящий момент, – совсем другое дело. Лидия не могла даже представить себе, каково это, в довершение всех бед пережить еще и расставание с ребенком. Взглянув на Луку, который шел всего в метре от нее, Лидия с трудом поборола желание кинуться вперед и заключить его в объятья.

Лидия была ответственной матерью, но никогда не страдала от созависимости. Не умирала от тоски всякий раз, когда Лука уходил в школу или ложился спать. Ценила время наедине с собой, ценила самобытность внутреннего мира и шанс отвлечься от постоянной тревоги, порождаемой материнством. Порой Лидию даже возмущало, что ее сын так грубо вторгается в ее разум и душу, как только оказывается рядом, что он подчиняет себе все вокруг. Она любила Луку всем сердцем, но, видит бог, бывали дни, когда вздохнуть полной грудью получалось лишь после того, как она прощалась с ним у школьных ворот. Теперь, конечно, все это осталось в прошлом. Теперь Лидия была готова прибить его гвоздями к собственному телу, пришить иголками к коже. Она бы проросла, как волосы, через его голову и превратилась бы в сиамского близнеца. Отказалась бы от свободы воли – лишь бы только защитить его от беды. На повороте Лука остановился. Лидия взглянула на него, а потом устремила взгляд дальше, через дорогу, и уткнулась взглядом в стену с граффити. Гигантский вопросительный знак. Нет-нет, это что-то другое. Лидия замерла на месте. Попыталась нащупать в воздухе руку сына.

– Mijo.

– Что случилось? – спросила Марисоль.

То был не вопросительный знак. То был серп. А под ним – свежая надпись черной краской: «Vienen Los Jardineros»[112]. На изогнутом лезвии сидела сова. Ла-Лечуса. И еще одна деталь, которую Лидия сразу не заметила: старомодные очки Хавьера, идеально воспроизведенные на плоскости. Точно переданные очертания воскресили в ее памяти владельца, словно живого. Вместо линз в окружностях оправы кто-то нацарапал послание: «Aún te está buscando». Он по-прежнему тебя ищет.

Ищет меня. Madre de Dios, он ищет меня. Лидия развернулась на пятках.

– Лука, пойдем со мной.

– Но, Мами…

– Я кому сказала! Живо! – Ее голос рассекал воздух, как удары кнута.

Марисоль побежала следом и, поравнявшись, спросила:

– Вы в порядке?

Семнадцать дней пути. Две с половиной тысячи километров. И вот тебе пожалуйста: снова эти проклятые «Лос-Хардинерос», в двух шагах от северной границы. И как точно у художника получились очки! Будто он списывал их с натуры. Прямо тут, в Ногалесе. Лидия едва не падала. Колени подгибались. Ветер продувал ее насквозь, словно в теле у нее были одни дырки, словно она была ходячим призраком. Марисоль подхватила ее под руки.

– Нам нельзя в ту сторону, – сказала Лидия.

Теперь она шла быстрее, но не слишком быстро, чтобы на нее не обратили внимания три парня, стоявшие у входа в продуктовый магазин. У нее дрожали руки, колени расплавились от страха.

– Все хорошо, все хорошо. – Марисоль обвила ее рукой.

Они шагали рядом, нога в ногу, и Лидия, сама того не замечая, подстраивалась под свою спутницу. По другую сторону шагал Лука. Пройдя полквартала, они свернули на какую-то тенистую улочку. Лидия не знала, насколько безопасным было это направление. И почему Марисоль шла с такой уверенностью? Куда она намеревалась их отвести? Лидия освободилась из ее объятий.

– Спасибо, со мной все в порядке. Я в порядке. Все хорошо, – сказала она, а потом схватила сына за руку и добавила: – Знаете, я вдруг вспомнила, что нам с Лукой еще надо кое-что сделать. Увидимся в квартире!

Марисоль охнула и замерла в растерянности.

– Мы скоро вернемся, – пообещала Лидия и потащила сына через дорогу, оставив женщину одну посреди улицы.

Им с Лукой нужно было спрятаться. Подальше от чужих глаз и случайных прохожих, которые могли бы ее опознать. «Лос-Хардинерос» были здесь, в Ногалесе. Может, сотрудничали с местным картелем. Или пытались завоевать новую территорию. А может, просто охотились за ней, хотели вернуть ее Хавьеру, чтобы тот покончил наконец с семьей Себастьяна – в отместку за самоубийство дочери. На мгновение Лидия мысленно перенеслась в то самое общежитие в Барселоне. Скрип под потолком. В воздухе качаются ноги Марты в темно-синих колготках. На левом мыске висит черная туфля, вторая такая же валяется рядом на полу. Отогнав видение прочь, Лидия заставила себя не думать о том, что Хавьер действительно разыскивал ее в Ногалесе; что он не остановится, пока их не найдет. Лишь на севере заканчивалось его могущество. На севере жестокие люди не были неуязвимы. «По крайней мере, настолько жестокие, как Хавьер», – подумала Лидия.

Вокруг не было тротуаров – садовые ворота и витрины магазинов выходили прямо на проезжую часть. Машинам приходилось объезжать пешеходов. Спрятаться было негде. Свернув на ближайшем повороте, они с Лукой направились обратно – туда, откуда пришли. Лидия шагала с непокрытой головой. Почему она не надела шляпу? Потому что терпеть не могла это бесформенное розовое убожество. Потому что хотела свободы – хотя бы на время прогулки до магазина, хотела почувствовать себя нормальной – всего на час. Пока она не увидела граффити, происходящее напоминало туристическую поездку. Накануне в банке все сложилось замечательно. Квартира оказалась вполне удобной. Вот она, финишная прямая! Лидия позволила себе расслабиться. Estúpida[113].