Дурная кровь - Даха Тараторина

Кара переложила косу на плечо, с наслаждением запуская пальцы в густые пряди. Сладко вздохнула, точно напилась после жары, и спустилась в зал.

— Не печальтесь, дочери мои! Не тревожьтесь! Охотники служили мне верой и правдой, но ни один пёс не должен пережить хозяина. Они исполнили свой долг и отдают последние крохи сил, чтобы мы с вами могли жить дальше.

Совсем юная колдунья поёжилась, свернулась комочком в своём кресле:

— Вы убиваете их? — дрожащим тонким голоском спросила она.

— Нита, милая, они уже были почти мертвы, когда я нашла их! Все годы их службы — дар, за который стоит благодарить! Тогда я забрала их смерть, теперь же могу забрать жизнь, ибо она моя по праву! Смотрите, дочери! Смотрите и запоминайте! Прежде вы лишь спасали, вытягивали болезни из неблагодарных людишек. Смотрите, что бывает, если тянуть из них не смерть, а жизнь! Смотрите, что мы можем, что должны делать!

Кара правда переменилась. Будто стала выше ростом, шла величаво, медленно, кожа её светилась, прозрачно переливалась искрами колдовства. И волосы… стали почти невесомыми, вспархивали от каждого движения, колыхались, как водоросли в ледяной воде.

— Прекрати!!! — Талла взвизгнула слишком рано. Не научил её Верд подкрадываться к врагу неслышно, молчать, задерживать дыхание, чтобы не обнаружить себя раньше времени. Да теперь уже, наверное, и не научит.

Талла взвизгнула слишком рано. Раньше, чем вскинула руку, сжимающую хвост искрящейся синей ленты, точно сплетённой из лунного света. Она взвизгнула до того, как успела хлестнуть Кару колдовской плетью и только поэтому не успела.

Кара сложила щепоть первой, но не сама остановила дурную. Насмехаясь, издевательски изогнув брови, она заставила верного пса исполнить последний приказ, прежде чем издохнуть.

Верд всё так же лежал на полу. Тонул в боли и смотрел в синие, полные недоумения и обиды глаза колдуньи. Его собственная рука сжимала её запястье, грозя сломать, не давая замахнуться.

— Верд? Что ты делаешь?

— Он не слышит тебя, доченька. Он слышит лишь мой голос и выполняет лишь мои приказы. Ох и тяжело, ох и неприятно было оставлять на них эти метки, но зато с каждым охотником у меня нерушимая связь. Каждый из них исполнит мою волю как в жизни, так и в посмертии. И каждая из вас может научиться этому!

— Выпивая чужие жизни, как паучиха?! — Талла задёргалась, уперлась стопой в бок наёмника, Санни, пыхтя, помогал, но и вдвоём они не могли избавиться от хватки. — Нет уж, спасибо!

— Пауку тоже нужно есть и оберегать свой дом… И этот дом мы уже почти создали, — она крутанулась на носках, как девчонка. — Вы готовы, дочери мои?!

А в ответ — тишина.

— Девочки? Я спросила, готовы ли вы ступить в новую жизнь?

Кто-то растерянно прочистил горло, кто-то виновато отвёл взгляд, Нита испуганно всхлипнула, а Дарая промычала нечто однозначно непристойное.

Кара дёрнула подбородком, медленно-медленно наклонила голову вправо-влево и глубоко, как могла спокойно, вдохнула. В последний раз она задала вопрос раздельно, твёрдо, и Верд, если бы мог проронить хоть слово, крикнул бы: «Бегите! Спасайтесь!».

— Я спросила, — ещё медленный вдох и тяжёлый, свистящий, шумный выдох, — готовы ли вы, дочери, — особое ударение на последнем слове, — войти со мной в новую жизнь? Добровольно, как равные.

И в ответ снова ни слова. Наёмник судорожно дёрнулся, пытаясь предупредить, помочь… Но никто не понял, что корчи не случайны, что это не тело хватается за последние капли живительной энергии, а вопит разум. Верный пёс знал, когда хозяйка злится. Но все, кто мог бы догадаться, что Кара готова убивать, лежали на полу и уже не могли говорить.

— Что ж, — колдунья устало опустила руки, — значит, не добровольно.

Талла поняла всё слишком поздно.

— Бегите!!!

Санторий ещё попытался, кубарем скатившись с постамента, выдернуть из резного деревянного кресла маленькую Ниту, но тоже не успел.

Сотканные словно изо льда, холодные гибкие щупальца опутали руки колдуний, захлестнули в поясе, зафиксировали ноги: не сбежать, не встать со специально изготовленного сидения, не пошевелиться… Ясно, куда ушли силы хозяйки, немудрено, что притомилась, аж качалась: такие путы не взять ни огнём, ни железом!

Покойный Лайо был прав: на подлокотниках аккурат хватило места на волшебные кандалы.

Тяжело ступая по доскам, словно покрывающимся инеем вслед за ней, Кара прошлась вдоль рядов. Остановилась возле Дараи, поправила той слипшиеся от пота волосы.

— Просите, девочки, — горько произнесла она. — Я люблю каждую из вас и клянусь, если бы был другой способ, ни за что не причинила бы вреда! Но чтобы наполнить границу магией, мне одной не хватит мочи. Охотники лишь люди, а граница должна стать колдовской. Поэтому придётся… — голос сорвался на крик, точно подбитая птица пыталась в последний раз взмыть в небо, — придётся нам с вами рискнуть. Помните, те, кто выживет, никогда не забудут жертву погибших. Мы станем чтить вашу память… Талла, глупая девчонка!

Чудом успев увернуться, Кара налетела на Дараю. Та с готовностью брыкнулась, но, как бы ни хотела, пнуть хозяйку не смогла.

Дурная аж легла животом на пол, изо всех сил швырнув в мать найденное под троном тяжёлое блюдо, но та с лёгкостью отскочила. И не мудрено! Напитавшись силой охотников, она бы запросто переломала упрямице кости!

— Глупая, непослушная девчонка! — не оглядываясь, она повела плечом и Верд, не контролируя собственное тело, отпустил девушку, деревянно выгнулся, встал на ноги и скрутил Сантория, надеявшегося под прикрытием Таллы напасть на колдунью. Короткий меч выскользнул из заломленной руки, бесполезно звякнув.

— Верд! Ты слышишь, друг? Я тоже безмерно рад, что ты жив, но нельзя ли чуть менее крепко обнимать меня за шею? — прохрипел служитель, вынужденный привстать на носочки, чтобы не задохнуться.

Кара отряхнулась, попыталась расправить накидку, но запутавшись в ней, сорвала и отбросила.

— Он не жив служитель. Он лишь оболочка, из которой вытекают последние капли жизни! Талла, немедленно займи своё место!

Дурная покосилась на пустующий в ожидании последней жертвы стул.

— Нет, спасибо, — фыркнула она.

— Талла, сядь немедленно! Мать приказывает тебе!

— Спасибо, я лучше постою… То есть, полежу.

— Талла! — Кара зажмурилась, изгоняя собственную нерешительность и ласково закончила: — Верд, мальчик мой, усади Таллу, куда полагается.

Руки охотника опустились по швам, точно игрушечные. Санни тут же упал, закашлялся, хватаясь за горло:

— Верд, стой! — но наёмник не слушал.

Повинуясь чужой воле, не сгибая коленей, он шёл к беззащитной, напуганной дурной девке, чтобы проволочь через весь зал и насильно усадить на деревянный стул, на котором только что железных шипов не хватало. И голодные змеи заклинания скуют её, протянутся по тонким запястьям, врежутся в белоснежную кожу, лишая в последние минуты гордости, воли, свободы… А Верд будет стоять рядом, бессильно, отстранённо глядя на то, как умирает хрупкая, нежная, дурная… его колдунья!