Пляска смерти - Стивен Кинг

Я не знаю, откуда у меня взялась мысль, чтобы дом с помощьюсвоего очарования привлекал людей, а потом использовал их слабости, их уязвимыеместа против них же самих. Мне казалось, что в наши дни прагматизма иматериализма обычный призрак будет почти смехотворен и нелеп; в пригороде,который я себе рисовала, в такие вещи не верят; это почти неприлично. Надтрадиционным вурдалаком все станут потешаться. Так что же достанет моеголишенного простоты и естественности жителя пригорода? Что разорвет еговзаимоотношения, уничтожит защиту, взломает пригородные доспехи? В каждомслучае все должно быть по-разному. У каждого человека своя встроенная кнопкаужаса. Пусть мой дом сумеет обнаружить эту кнопку и нажать на нее – вот тогдамы получим подлинный ужас в пригороде.

Сюжет книги возник сразу, почти целиком, со всемиподробностями, как будто находился рядом и только ждал, чтобы его раскрыли… Задень я продумала весь “Дом по соседству”. Казалось, писать будет интересно, и япринялась за работу с легким сердцем, потому что решила, что напишу книгу беззатруднений. В каком-то смысле так оно и вышло. Это моя среда. Я принадлежу кэтому миру. Я знаю этих людей изнутри. Конечно, в большинстве случаев это шарж:слава богу, большинство моих знакомых гораздо эксцентричнее и не так ограниченны,как герои книги. Но, чтобы сказать то, что я хотела сказать, они мне были нужныименно такими. И мне легко было описывать их.

Потому что основная мысль книги, конечно, не в том, что домобладает особым, страшным могуществом, а в том, какое влияние он оказывает насоседей, на взаимоотношения между друзьями, между членами семьи, когда имприходится противостоять невозможному и верить в невероятное. Именно это всегдапривлекало меня в сверхъестественном.., то, что оно разрушает связи междулюдьми и между людьми и миром, а также между человеком и его сутью. От этоголюди становятся беззащитными и одинокими, они воют от ужаса перед тем, во чтовынуждены поверить. Потому что вера – это все.

Без веры не может быть и ужаса. И я думаю, что еще страшнее,когда современный человек, укутанный в привилегии, образование и все украшениятак называемой хорошей жизни и ясного, прагматичного, соскучившегося по яркимвпечатлениям современного сознания, вынужден противостоять абсолютно чуждомупримитивному злу. Что он знает о нем, какое оно имеет к нему отношение? Каксвязать это невыразимое и невероятное со вторым домом, с уклонением от налогов,с частной школой для детей, с паштетами и с “БМВ” в каждом гараже? Первобытныйчеловек мог завыть, показывая пальцем на ожившего мертвеца: сосед увидит и тожезавоет с ним… Обитателя Фокс-Ранчейз, который, выходя из ванны, встретился свурдалаком, засмеют на следующий день на теннисном корте, если он вздумает обэтом рассказать. И вот он оказывается одиноким и отверженным. Это двойнойповорот винта, и мне казалось, что из этого выйдет неплохая история.

Мне и сейчас так кажется… Мне кажется, что историяполучилась… Но только сейчас я могу перечитывать ее спокойно. После того как янаписала примерно треть книги, эта работа перестала быть просто интересной, астала меня угнетать; я поняла, что вторглась во что-то огромное, ужасное иотнюдь не забавное; я причиняла боль людям и уничтожала их – или позволялапричинять им боль и уничтожать, что, в сущности, одно и то же. Есть во мне, естькакие-то отголоски пуританской этики, что-то от ограниченной кальвинистскойморали, и это “что-то” утверждает: ВСЕ ДОЛЖНО ИМЕТЬ ЦЕЛЬ. Я не терплю ничегобезвозмездного. Зло не должно оставаться безнаказанным, хотя я знаю, что оноостается безнаказанным ежедневно. В конце концов.., должен наступить деньрасплаты за все плохое, так я считаю, и до сих пор не знаю, сила ли это илислабость… Работу это не облегчает, но я не считаю себя “интеллектуальным”писателем. И поэтому “Дом по соседству” глубоко затронул меня; я знала, чтоКолкит и Уолтера Кеннеди, которые мне самой очень нравились, дом уничтожит, каки они сами уничтожат его в конце, но мне кажется, что в этом есть большоемужество: они знают и все же не отступают… Я рада, что они не сбежали… Надеюсь,что если бы мне пришлось вступить в противоборство с чем-то столь же огромным,ужасным и подавляющим, у меня хватило бы смелости и достоинства поступить также, как поступили они. Я говорю о них так, словно они мне не подчиняются,потому что на протяжении почти всей работы над книгой у меня было именно такоеощущение… В ней есть какая-то неизбежность… и я чувствовала ее с первых жестраниц. Так случилось, потому что так случилось б?? в это время и ?? этом местес этими людьми. Мне это чувство приносит удовлетворение, чего я не могу сказатьобо всех своих книгах. Так что в этом смысле я считаю, что книга удалась…

На простейшем уровне, я думаю, она действует на читателя каклюбое произведение ужаса, которое зависит от сопоставления невообразимоужасного с самым обыденным.., синдром “ужаса при солнечном свете” ГенриДжеймса. Этот прием в совершенстве использован в “Ребенке Розмари”, и ястремилась к тому же. Мне также нравится то обстоятельство, что все персонажикниги кажутся мне очень симпатичными, даже сейчас, после долгой работы надкнигой и многократного перечитывания. Посвящая им все новые страницы, ятревожилась за них, и мне до сих пор не все равно, что происходит с ними.

Возможно, у меня получилось просто современное произведениеужаса. А может быть, это предвидение будущего. Не какое-то страшное существоприходит к вам ночью; страшен сам ваш дом. В мире, в котором основа вашейжизни, фундамент вашего существования становится незнакомым и ужасным, остаетсяединственное, к чему вы еще можете обратиться, – ваша внутренняя порядочность,которая сохраняется у нас где-то в глубине души. И я не думаю, что это так ужплохо”.

В этом анализе Сиддонс ее собственной книги примечательна –по крайней мере для меня – фраза “мне кажется, что в этом есть большоемужество: они знают и не отступают”. Можно считать это исключительно южнойсентиментальностью: хотя роман написан женщиной, Энн Риверс Сиддонс явнопродолжает традицию южан-авторов готических произведений.

Она пишет, что отказалась от развалин довоенной плантации, итак оно и есть, но в широком смысле “Дом по соседству” – во многом остался темже самым, с привидениями и выбитыми окнами, плантаторским домом, в котором донее жили такие разные, но в чем-то главном близкие друг другу писатели, какУильям Фолкнер, Гарри Крюс и Флэннери О'Коннор – может быть, лучший впослевоенное время американский автор коротких рассказов. В этом доме дажетакой поистине плохой писатель, как Уильям Бредфорд Хью, время от времениснимал квартиру.

Если рассматривать характер южан как невозделанную почву, тоследует заметить, что любой писатель, не важно, плохой или хороший, которыйглубоко его чувствует, может бросить семя и вырастить дерево – в качествепримера рекомендую роман Томаса Куллинана “Обманутый” (The Beguiled) (на егооснове режиссером Доном Сигелом снят вполне приличный фильм с КлинтомИствудом). Вот роман, “написанный неплохо”, как любит говорить один мойприятель, не имея в виду, конечно, ничего особенного. Не Сол Беллоу и неБернард Меламуд, но и не четвертый класс Гарольда Роббинса или Сидни Шелдона,которые явно не видят разницы между уравновешенной прозой и пиццей с анчоусамии разной дрянью. Если бы Куллинан решил написать обычный роман, о нем никто быи не вспомнил. Но он выбрал безумный готический сюжет о солдате-южанине,который теряет сначала ногу, а потом и жизнь из-за смертоносных ангеловмилосердия, живущих в разрушенной женской школе, мимо которой проходила армияШермана. Это личная собственность Куллинана – маленький участок невозделаннойюжной почвы – почвы, которая всегда была необыкновенно плодородной. Невольноначинаешь думать, что за пределами юга из подобной идеи могут вырасти лишьсорняки. Но на юге из нее вырастает лоза, удивительно красивая и мощная:читатель, следя за тем, что происходит в забытой школе для юных леди; от ужасавпадает в оцепенение.