Вернуться по следам - Глория Му

Я и маленькой не боялась кататься на каруселях, чертовом колесе; когда другие дети плакали, я хохотала от щекотной радости – быстро, высоко, весело!

Есть люди с пониженным чувством опасности, и таких людей трудно уберечь от их судьбы, сколько ни пытайся, так что зря, ох зря мама запрещала мне играть в покер и взяла с меня слово, что я никогда не прикоснусь к картам. Сидела бы я тихохонько за карточным столом, а не носилась на конях сломя голову. Прирожденного игрока невозможно отвадить от игры – он изобретет себе новую, он превратит в игру всю свою жизнь, поскольку ничто не может сравниться с радостью риска и нет чувства сильнее, чем азарт. Азарт превыше похоти и даже любви, превыше жажды власти и богатства, превыше здравого смысла и совести. Да что там, невозможно остановить игрока. Нечем.

Казалось, Бабай, который терпеть не мог трусов, должен был ценить это мое качество, но вышло наоборот. Однажды после тренировки он остановил меня, и я услышала роковое:

– Завтра не приходи. Ты мне больше не нужна.

Я остекленела. Мы все, старшая группа, чувствовали себя в полной безопасности – работали на площадке мы лучше всех, ничего не боялись, лошади наши всегда были в порядке – так уж научили, а Бабай, как известно, ни к кому просто так не придирался.

Не веря своим ушам, я спросила:

– Почему? За что, Омар Оскарович?!

Я знала, что он не отвечает на такие вопросы, просто уходит, но тут он, помолчав, сказал:

– Страха в тебе нет. Хороший джигит из тебя не будет.

– Что-о-о? – возмутилась я. – Как так, Омар Оскарович? Вы Андрюху выгнали за трусость и Валеру, а меня, выходит, за то, что не боюсь?! – Я не надеялась на ответ, это было просто от отчаяния, но Бабай и тут не ушел, а ответил:

– Ай, ты не понимаешь! Баланс нужен. Страх человека держит, а ты… У тебя сколько за последний месяц падений было? А у других детей? Ты совсем не думаешь, что делаешь. Джигит из тебя не будет, берейтор будет хороший. Я за тобой давно смотрю. На площадке ты не нужна, но я тебя не гоню. Приходи, учить буду. На берейтора. Будешь при мне помощником.

Я смотрела на него молча, исподлобья, чувствуя, как плечи наливаются свинцовой тяжестью злости. Нет, возможно, он был прав, он редко ошибался, наш Бабай, и в людях, и в лошадях, но мне было все равно. Этот человек собирался лишить меня главной радости, сердца моей жизни – полета, скорости. А Зоська, моя Зоська, разве я могла кому-то ее отдать? Да ни за что! Я смотрела на него с яростью и была готова откусить ему голову.

Бабай вдруг расхохотался – так же, как он смеялся, глядя на бушующего Баядера, и сказал:

– Ай, что я, мама тебе, да? Или папа, да? Кто я такой, да, крылья тебе обламывать? Да делай себе что хочешь! Хочешь голову сложить? Хочешь шею сломать? Ай, пожалуйста, твое дело! Хочешь заниматься – занимайся. Только вот что. Чтоб на конюшне с ведрами, с тачками я тебя больше не видел. Силы береги, не надрывайся, поняла? Буду учить с лошадьми работать, хочешь не хочешь – мне все равно. А как не учить? У тебя руки золотые, голова золотая, кони тебя любят, а ты такой талант в землю зарыть хочешь, глупая чертовка! Все сказал, свободна. И расписку от родителей принеси.

– Так я же приносила…

– Ничего. Пусть еще раз подумают. Все, уйди с глаз моих.

Мы все приносили Бабаю расписки о том, что наши родители не против занятий и в случае нашей травмы или смерти от несчастного случая не будут предъявлять претензий. Многие дети именно из-за этого не смогли у нас заниматься. Еще бы! Даже мой дедушка дрогнул: «Ну надо же, пакость какая… Как смертный приговор родному дитю подписываешь…» А дедушка мой был ого-го, не робкого десятка, так что Бабай знал, второй раз может и не решится человек подписать такое.

Но все равно я уползла в конюшню пьяной от радости, что все обошлось, он меня не выгнал и до занятий допустит! А с лошадьми работать – что ж, дело хорошее, я не против, лишь бы не выгнал, да? – мысленно передразнила я Бабая.

Я забилась в денник к Зоське, села в солому, опираясь спиной о передние ноги лошади, и там, уже в тепле и покое, меня заколотило.

Зоська спокойно жевала сено, время от времени ласково обнюхивая мою голову. Там меня и нашел Геша.

– Ты чего сюда залезла? Чего у вас с Бабаем вышло, а? Бегает по двору, задрав хвост, как кобыла в охоте… Че случилось-то, а?

– Да ничего, – ответила я, стараясь не стучать зубами. – Не поверишь, Геш. Он меня похвалил. – Я нервно рассмеялась. – Сказал – золотые руки и все такое, представляешь?

– Фигасе, похвалил! – Геша присел рядом и погладил меня по голове. – Ты вон дрожишь вся, как цуцик! Это что ж было бы, если б он тебя поругал?

– Наверное, пришлось бы его убить, – вздохнула я, но Геша не улыбнулся, продолжал смотреть пытливо. – Геш, он меня хотел от занятий джигитовкой отстранить.

– Хотел, да не вышло, я так понимаю?

– Ну, как – не вышло? Сам передумал чего-то. Но на конюшне работать запретил, сказал, будет учить на берейтора.

– А, так да, был у нас с ним разговор. Он, приколись, все переделать хочет. Нас с тобой берет лошадей примучивать, да? А пацанов – Деньку, Паню, Егора и Жеку ставит конюхам помогать. Лошадей много потому что – джигитовочные, да детские, да прокатные, да запасные еще… А новых работников он брать не хочет, говорит, стабильность ему нужна и это… как его… ну, не помню я… короче, чтобы все за всех могли работать. Юльке тоже запретил с вилами вошкаться, токо Тактик на ней. Так что и ты можешь кобылу свою доглядывать, не ссы. А Юлька будет теперь обратно типа старосты – журналы там вести и по конюшне, и по людям, а еще на нее кучу номеров будет делать… А наши пацаны, ну, конюхи типа, упросили его с нами тоже позаниматься – кроме Маринки, ясен пень, она-то не большой охотник ездить…

– И ты? И ты будешь ездить?

– А как же! Разве ж усидишь на месте, глядючи, как вы в седле кувыркаетесь! Завидно же… Руки чешутся… вернее, жопа…

– Геш, ты бы, может, почесал тогда жопу просто? Раз чешется… Мы ведь дети, нас легче учить, а вы поломаетесь к чертовой матери, и всех дел…

– Типун тебе на язык, малáя! – Геша дал мне подзатыльник, и Зоська, угрожающе заворчав, прижала на него уши. – Да молчи уже, ты еще тут мне будешь… Вот точно – псина, а не кобыла. – Геша встал, отряхнулся от соломы и протянул мне руку: – Пошли, в кабинете побазарим. Нечего скотину беспокоить, ей вообще баинькать давно пора…

– …Короче, так он все перекрутил, что мама не горюй, – говорил Геша, уже сидя за столом, пока я варила воду и готовила чай.

– И что? Думаешь, получится все, как он хочет?

– А когда у него не получалось? Это ж такая хитрая зараза… Но начальство он толковое, ничего не скажешь, малáя, дело знает. Я токо никак допереть не могу, на хера ему все это?

– Замкнутая на себе система.

– Чего?