Генерал Ермолов. Сражения и победы легендарного солдата империи - Михаил Погодин

«Любезный брат Денис!

Как житель Азии, неловкий и одичавший, из мрачного Дагестана нашел время писать к тебе, пирующему между друзей, среди шумных веселостей контрактов; но, любя тебя, забыл неприличие времени.

Благодарю за письма, хотя, к сожалению, чрезвычайно редкие; скажу коротко и о себе, ибо Александр Раевский, сопутствующий мне из любопытства видеть здешний край или, лучше сказать, бежавший от лекаря, истреблявшего горькие плоды сладостнейших воспоминаний, и долгое время шатавшийся со мною в горах, подробно тебе обо всем перескажет. Мне остается прибавить, что я приятное лицо мое омрачил густыми усами; ибо, не пленяя именем, небесполезно страшить наружностью. Здесь всякое безобразие у места… Я многих, по необходимости, придержался азиатских обычаев и вижу, что проконсул Кавказа жестокость здешних нравов не может укротить мягкосердием. И я ношу кинжал, без которого ни шагу. Тебе истолкует Раевский слово канлы, значащее взаимную нежность. Они здесь освящены законом, утверждены временем и приняты чистейшею нравственностью. Мы в подобных случаях не столько великодушны и взаимные нежности покрываем тайною.

Я думаю ехать нынешнюю зиму в Петербург и приготовляюсь на оные. Не обвините меня, если я появлюсь в панцире. Тут плохо будет со мною разделываться. Скажи, брат любезный, прося меня достать тебе бурку, не подозревал ли ты чего о щеголеватом одеянии? Я бы жалел о тебе, ибо ты многими уже приятностями в жизни должен быть привязан к спокойствию.

Еще скажу тебе, что я половину каждого года, иногда и более проживаю в лагере, шатаюсь по горам, неприятели повсюду, измены рождаются новые на каждом шагу, спокойствия нет, трудов много и славы никакой! Недавно кончил я в здешнем роде знаменитую экспедицию: Раевский тебе о ней скажет. Счастье, лаская меня, кажется, себя нежит, мне все достается дешевым образом, хотя друзья мои в столицах ежегодно меня и моих товарищей по несколько раз убивают. Боюсь, чтобы не явилось виною Язонов, смотря на мое счастье. Здесь золота уже ни золотника давно не находят.

Прощай, поклонись сестре и поцелуй ручку. Досадно мне, что письмо, посланное чрез канцелярию Арсения Андреевича, могло не дойти до тебя. Я поздравляю тебя с женитьбой, писал вместе и к сестре любезной, новой родной моей.

Верный Ермолов.

6 января 1820 г. С. Парауль, в Дагестане.

П. П. Посылаю тебе приказ мой в войска. По сему предмету хвастать нечем, в старину все выболтано, но хочу, чтобы видел ты, что не многие смели называть солдат товарищами, и еще менее печатать то, когда прочитываемо оно бывает. Приказ возьми у Раевского, свидетеля жизни нашей и действий легионов римских».

1 января 1820 г., № 1. В Дагестане

Труды ваши, храбрые товарищи, усердие к службе проложили нам путь в средину владений акушинских, народа воинственного, сильнейшего в Дагестане. Страшными явились вы пред лицом неприятеля, и многие тысячи не противостали вам, рассеялись и бегством снискали спасение. Область покорена, и новые подданные великого нашего государя благодарны за великодушную пощаду. Вижу, храбрые товарищи, что не вам могут предложить горы неприступные, пути непроходимые. Скажу волю императора – и препятствия исчезают пред вами, заслуги ваши смело свидетельствуют пред государем императором, и кто достойный из вас не одарен его милостью?

Командир Отдельного Грузинского корпуса генерал Ермолов».

Касательно последнего приказа очевидец Д.Н. Бегичев (Московит. 1851. № «Воспоминания о службе на Кавказе») говорит:

«Главнокомандующий, желая доставить отдых войскам, подвизавшимся с таким рвением, храбростью и неустрашимостью при покорении Акушинской области, расположил их на некоторое время по селениям шахмала Тарковского и отдал по корпусу приказ, который привел всех нас в восторг. Мы беспрестанно читали, повторяли этот приказ и вскоре знали его наизусть».

Тот же очевидец рассказывает следующее по этому случаю: «После совершенного поражения на реке Макасе и взятия нами, с величайшими усилиями, один за другим, семи укреплений, устроенных в ущельях и утесах, все сопротивлявшиеся нам акушинцы разбежались, а мы, продолжая уже беспрепятственно следование наше к городу Акуши, узнали, что навстречу к нам высланы все старшины в числе 150 человек; между ними был и кадий (из селения Мокагу).

Я был личным свидетелем тому, что этот кадий вышел вперед всех и, остановившись в недальнем растоянии от корпусного командира, начал в самых дерзких выражениях говорить, что одержанная нами победа ничтожна и что, хотя потеря с их стороны довольно значительна, но для целого народа, известного храбростью и воинственным духом своим, полученная нами временная поверхность ничего не значит, что у них осталось еще много войска и они могут не только прогнать русских, но и истребить всех до последнего.

– Взгляни, – продолжал он, указывая на узкие тропинки по горам, – вспомни, что это те самые места, на которых была рассеяна, разбита и совсем уничтожена предками нашими в десять раз могущественнее русского государя многочисленная армия Надир-шаха, который сам избавился от смерти поспешным бегством: так может ли после того горсть русских покорить и предписать нам закон?

Глаза его блистали от ярости. Я был в это время ближе всех к генералу и, опасаясь, чтобы фанатик, в вступлении своем от ярости, не бросился на него с кинжалом, приготовился встретить его при первом малейшем движении и не спускал с него глаз, держа в руке пистолет с взведенным курком; многие из окружавших генерала обнажили было свои сабли, но он удержал нас и с величественною, грозною осанкою своею, опершись на саблю, выслушал его хладнокровно, смотревши прямо ему в глаза; когда же он умолкнул, то, обращаясь к прочим старшинам, приказал им обезоружить его и взять под стражу, что и было ими тотчас беспрекословно исполнено; потом генерал объяснил им в самых сильных выражениях всю важность преступления безумца, позволившего себе оскорблять священное имя императора обширного, могущественного государства, при верноподданных его и в присутствии главного начальника над здешнею страною; потом он настоятельно потребовал, чтобы этот дерзкий мятежник был тотчас ими же самими осужден и наказан.

Суд старшин не долго продолжался; они сами объявили генералу, что он более всех причиною бедствий, претерпленных соотечественниками их, что он возбуждал злонамеренными внушениями своими к сопротивлению и непокорности; после того они схватили его, разложили на землю и так жестоко отодрали бывшими в руках их нагайками, что он не мог сам встать; его подняли, кое-как усадили на лошадь и отправили домой. Очень вероятно, что смерть его была последствием претерпленного им жестокого наказания…

После блистательной победы на берегах реки Макаса, последствием коей было покорение самого сильнейшего во всем Дагестане и воинственного народа акушинского, был я командирован, по должности моей офицера Генерального штаба, для съемки дороги от главного города всей области Акуши до большого и многолюдного селения Мокагу и оттуда далее до селения Губдена, принадлежащего шахмалу Тарковскому, где мне и предложили присоединиться к отряду, находившемуся под личным начальством Ермолова, на возвратном пути отряда из Акуши на Кавказскую линию.