«Князья, бояре и дети боярские» - Михаил Бенцианов

Вероятным кажется, что «добрые люди» и среди них представители местной администрации мелькали в актах не столько в силу своего авторитета, сколько ввиду ограниченности имеющегося круга кандидатур. Возникавшие «управленческие династии» появлялись лишь на перифериях служилых миров. Для подавляющей массы «честных» фамилий приоритетной оставалась военная служба. Все сыновья детей боярских должны были быть задействованы в ней, если, конечно, не имели физических недостатков. Выполнение обязанностей городового приказчика в большинстве случаев ставило крест на служебной карьере, хотя, безусловно, возможны были и исключения из об щего правила. К.С. Мясоед Вислово, будучи городовым приказчиком (1536–1549 гг.), сумел впоследствии стать заметной фигурой при дворе. В Дворовой тетради он фигурировал в рубрике «Белоозеро». В начале 1550-х гг. он несколько раз привлекался к различным придворным и дипломатическим поручениям как сын боярский. С середины десятилетия стал дворцовым дьяком, а после вошел в когорту больших дьяков[748].

В Дворовой тетради по Владимиру числился Ташлык Всеволожский, который в 1542 г. был местным городовым приказчиком. В последнем случае его имя могло достаться тексту Дворовой тетради от более раннего списка дворовых детей боярских, о чем свидетельствует помета: «Стар, отставлен. Служит сын»[749].

П.Н. Чеченков справедливо отметил, что должность городовых приказчиков, не являясь кормленской по существу, не пользовалась большим «спросом» у нижегородских детей боярских. Позднее занятие этой должности рассматривалось как местническая «потерька» для представителей «честных» фамилий[750].

Невысокий статус городовых приказчиков середины 1550-х гг. иллюстрируется челобитной Невежи Нечаева Лопатина 1556 г., отразившейся в наказе центрального правительства новгородским дьякам. По словам Невежи, «выбрали деи его всею Торопецкою землею в Торопец на городовой приказ, силно». После этого его земельный оклад уменьшился с 12 до 5 вытей, а оставшиеся земли были отобраны и перераспределены между другими помещиками[751]. Упомянутые 5 вытей (обеж) были минимальной нормой поместного обеспечения. Такой же оклад выделялся решеточным приказчикам (пример И.П. Кушника Курцева), а также предоставлялся на «прожиток» бездетным вдовам детей боярских «как пострижетца или ее не станет». Городчики (городовые приказчики) упоминались в одном ряду с решеточными приказчиками в царском наказе 1555 г. о заготовке корма для служилых татар («И вы б ещо послали из городчиков или из приказщиков решоточных, которые в них полутче»). Обе эти категории рассматривались в это время, очевидно, как равнозначные.

Неизвестно, действовала ли указанная норма за пределами Новгородской земли. Среди вопросов к митрополиту Макарию в преддверии Стоглавого собора была поднята в том числе тема поместного обеспечения «городничих», которая, видимо, не получила к этому времени однозначного разрешения[752].

Судя по челобитной Невежи Лопатина, необходимым условием назначения на должность городовых приказчиков была просьба служилого человека («а он деи о том нам не бил челом»). Свои обязанности они выполняли, соответственно, на нерегулярной основе, в зависимости от наличия или отсутствия на местах нужных исполнителей. Это предположение косвенно подтверждается многообразием адресатов – агентов великокняжеских (царских) грамот по текущим вопросам управления: наместники и волостели, городовые приказчики, дворские, посельские, подьячие, сытники и т. д. Обязанности городовых приказчиков периодически, вероятно, могли исполнять другие лица, причастные к местному управлению.

Далеко не всегда городовые приказчики набирались исключительно из числа местных детей боярских. В 1533 г. наряду с Д. Волынским городовым приказчиком в Москве был А. Хозников, один из купцов-сурожан[753]. К посадскому населению принадлежали, видимо, балахнинский городовой приказчик А.Г. Якимов и буйгородский Павлин Федоров, не говоря уже о территориях, где отсутствовало служилое землевладение. Выходцем из земцев был приказчик Корелы Мурза И. Рукульский. Примечательно, но уже упомянутый Рюма Шалимов владел поместьем в Деревской пятине, хотя Порхов, где он выполнял обязанности городового приказчика, относился к Шелонской пятине. Согласно мещерской десятне 1571 г. местный сын боярский Д.В. Вышеславцев был городовым приказчиком в Касимове («в городовых прикащикахъ и у денежного збору и у емчюги»)[754].

В конце 1540-х – начале 1550-х гг. в ряд уездов в помощь к городовым приказчикам были направлены московские присыльщики. Ими, скорее всего, были «москвитины» А. Захеевский в Можайском, К. Топорков в Суздальском и Г. Никитин в Тверском уездах соответственно. В Суздальском и в Тверском уездах они принимали участие в составлении писцового описания в начале 1550-х гг. В Водской пятине присыльщик П. Дмитриев в 1550 г. отписывал земли у помещиков на «царя и великого князя»[755].

Привлечение присыльщиков к делам «городового приказу» свидетельствовало о недостаточной эффективности городовых приказчиков и обозначило необходимость изменений в системе местного управления. Эти изменения были реализованы позднее в ходе земской реформы. Из обязанностей городовых приказчиков был исключен сбор податей, переданных в ведение выборных комиссий, привлекаемых к своим обязанностям на нерегулярной основе. Пример Невежи Лопатина показателен с точки зрения изменившегося отношения центрального правительства к городовым приказчикам, которые из «наиболее надежных ставленников», по определению Н.Е. Носова[756], были сведены на роль исполнителей низшего ранга.