Томас Квик. История серийного убийцы - Ханнес Ростам

«Я не хочу быть Наной, поскольку меня зовут Симон». В итоге сотрудникам удалось дать ему немного «Ксанора» и поставить клизму со «Стесолидом».

Спустя неделю Квик просыпается посреди ночи от сильного приступа паники. Он «меняет личности (среди прочего, появляется Эллингтон) и говорит по-английски и на разных диалектах. Через два часа он возвращается в реальность благодаря помощи персонала и лекарств».

Об этом периоде жизни Стуре Биргитта Столе писала так:

«Несмотря на это тяжёлое экзистенциональное состояние, мы продолжаем психотерапевтическую работу. Хочется надеяться, что решение о возбуждении уголовного дела в отношении происшествия в Рёрсхюттане [Леви] будет принято до Рождества: тогда Томас сможет получить столь необходимый отдых».

Однако новостей не было, а в новом году состояние Квика только ухудшилось. В журналах постоянно встречаются записи о тяжёлых панических атаках, глубокой апатии и мыслях о самоубийстве.

Средством от всех недугов служили бензодиазепины. 28 января 1997 года появляется запись, описывающая типичное состояние Квика в те дни:

«Во время терапевтического сеанса сегодня утром произошла регрессия, которая сопровождалась сильными паническими атаками и судорогами. Врачи удерживали Томаса и поставили ему две клизмы со “Стесолидом” по 10 мг каждая. Через час состояние немного улучшилось. За ним наблюдали. После обеда поспал около часа. В 14.00 он встал, но ему стало хуже из-за вновь начавшейся панической атаки и состояния сильного отчаяния. Дали две таблетки “Ксанора” по 1 мг; через сорок пять минут ему стало легче, однако он чувствовал сильную усталость. В 19.00 врач Эрик Калль выдаёт ему на ночь три таблетки “Геминеврина” по 300 мг. Томас постоянно думает о смерти, поэтому ночью за ним тщательно следят. Вечером он находится под воздействием лекарств, но способен сконцентрироваться, чтобы послушать музыку или пообщаться с сотрудниками клиники. Однако в 18.00 у него снова возникает чувство отчаяния, и он начинает рыдать. Вновь получает две таблетки “Ксанора” по 1 мг и при помощи персонала возвращается в реальность. В 20.50 принимает три капсулы “Геминеврина” по 300 мг. Спит до 1.00. Просыпается с головной болью. Через час принимает две таблетки “Панодила”, один суппозиторий “Вольтарена” (50 мг) и одну таблетку “Ксанора” (1 мг). Засыпает в 3.00, просыпается в 7.00. После сегодняшнего терапевтического сеанса ему тяжело передвигаться и шевелиться. Тело не подчиняется ему. Принимает две таблетки “Ксанора” по 1 мг. Спустя час состояние улучшается, он лежит в постели и отдыхает. Во время обхода принимается решение оставить постоянное наблюдение».

Когда в апреле 1997 года Кристер ван дер Кваст возбудил уголовное дело, касающееся убийства Йенона Леви, состояние Квика ухудшилось. Количество препаратов снова увеличилось, и теперь бензодиазепины ещё и кололи. 13 апреля главный врач Йон Гуннлаугссон прописал Квику инъекции «Диазепама» по 20 мг, а также «2х4 капсулы “Геминеврина” по 300 мг и “Рогипнол” — по две таблетки по 1 мг на ночь». Несмотря на такие меры, в ту ночь Квик спал всего полтора часа. Один из санитаров отметил: «Сейчас утро, он фактически в кататоническом ступоре: его трясёт, он взмок и с трудом может говорить».

В 8.45 врач вколол Квику 20 мг «Диазепама», что, правда, «не дало желаемого эффекта». В 10.30 пришло время нового укола. «Через полчаса сильное напряжение начало спадать». Врач разрешил увеличить дозу сильнодействующего «Геминеврина» до трёх капсул четыре раза и добавить дополнительный укол на ночь.

Незадолго до суда Томасу Квику несколько раз угрожали, поэтому суд Хедемуры принял решение провести заседание в здании полицейского участка в Фалуне.

На первое слушание, состоявшееся 5 мая 1997 года, пришли, среди прочего, родственники жертв Квика. Родители Юхана Асплунда сомневались в том, что Томас виновен, и хотели посмотреть, как будет проходить суд. Отец Улле Хёгбума Рубен был там по той же самой причине.

«Он утверждает, что признаётся по моральным соображениям: хочет, чтобы мы, близкие пострадавших, узнали правду. Ведь в этом случае он может указать, где искать тело Юхана, и предоставить какие-то доказательства. Но вместо этого он лишь снова направляет всех по ложному следу», — прокомментировал Бьёрн Асплунд услышанное газете «Экспрессен» на следующий день.

На суде присутствовал и комиссар Леннарт Ярлхейм: он был помощником прокурора ван дер Кваста и следил за тем, как демонстрируются карты, фотографии, орудие убийства и другие улики. Ярлхейм лично составлял отчёт о предварительном следствии и изучил материалы от и до. Мне он говорит, что очень удивился, когда услышал, что против Квика возбуждено уголовное дело. По его мнению, у следствия не было никаких доказательств его вины.

Поскольку прямых улик, позволяющих хоть как-то связать Квика с преступлением, не существовало, ставку сделали на его собственный рассказ. Не последнюю роль на суде сыграли и «личности» Квика. На вопрос, как Квик, который едва мог связать по-английски два слова, умудрялся общаться с Йеноном Леви, он дал весьма неожиданный ответ:

«Я превратился в Клиффа, а он отлично говорит по-английски».

Когда очередь дошла до Сеппо Пенттинена, тот рассказал: «В ходе расследования Томас Квик изменял показания, однако это происходило без постороннего вмешательства. Таким образом, “неточности и ошибки” в его показаниях не могли быть связаны с настойчивым повторением одного и того же вопроса или с попытками выяснить, уверен ли он в своих показаниях». Суд придал большое значение положительной оценке, которую Пенттинен дал своему собственному допросу.

Однако в протоколах видна совсем иная картина. На первом допросе Квик заявил, что встретил Йенона Леви в Уппсале и уговорил его поехать в Фалун. Пенттинену же было известно: Леви исчез из Стокгольма. Исправление неверных сведений — яркий пример того, как Пенттинен постоянно интерпретировал и комментировал психические сигналы Квика. Эти психологические рассуждения не могли скрыть правды: на практике Пенттинен явно давал Квику понять, что предположения неверны.

Пенттинен: Вы на сто процентов уверены, что встретились с Йеноном Леви именно в Уппсале?

Томас Квик: Да.

Пенттинен: У вас нет ни малейшего сомнения в этом?

Томас Квик: Нет.

Пенттинен: Тогда я снова вынужден считывать вашу реакцию.

Когда я задаю подобные вопросы, вы реагируете так, что у меня возникает ощущение, будто в ваших словах всё же присутствует некая доля сомнения. Об этом говорит ваша мимика.

Томас Квик: М-м.

Пенттинен: Это невероятно важный вопрос. Вы ведь довольно долго утверждали, что встреча произошла в Уппсале, а теперь определённым образом даёте понять, что в этом заверении может присутствовать некая доля неуверенности.

Я пролистываю пару страниц и обнаруживаю, что Квик изменил показания: теперь он говорит, что познакомился с Леви в Стокгольме. Вот таким нелёгким путём следователь продвигался в своём расследовании: детали одну за другой приходилось подгонять под реальный ход событий, чтобы история Квика не казалась