Стою за правду и за армию! - Михаил Скобелев

– Извольте занять деревню Зелено-Древо, – отдавал Скобелев инструкции, – а затем как можно скорее захватывайте главный перевал и Марковы столбы (первый перевал)… Двигайтесь как можно осторожнее, чтобы турки вас не заметили, и торопитесь завладеть возвышенностью!

Так как священника при отряде не было, то Скобелев приказал снять всем шапки и прочитать молитву.

– Ну, теперь с Богом! Дай Бог счастья! – сказал он.

Отряд стал тихо подниматься в гору. Впереди двигалась лихая сотня уральцев на своих маленьких, косматых, но крепких лошадях. Народ все это был сильный, отважный, надежный. Бравый командир их, войсковой старшина Кирилов, был действительно молодчина во всех отношениях и подавал пример своим станичникам в мужестве и выносливости. При сотне находился и упомянутый уже проводник Славейков, взявшийся провести отряд.

С каждым шагом двигаться становилось все хуже, все труднее. Особенно тяжело приходилось передним людям. Двигались, конечно, гуськом, один за одним… Лошаденки казачьи то быстро карабкались по почти отвесным скалам, то, осторожно упираясь передними ногами, постепенно сползали на задних вниз, рискуя ежеминутно свалиться в глубокую пропасть. Да и не раз приходилось видеть, как несчастное оступившееся животное вместе с всадником стремглав летело вниз в страшную бездну… Никоторые казаки, спешившись, хватались за хвосты своих лошадей, которые тащили их таким образом вверх. Снег становился все глубже и глубже, особенно в лощинах. Лошади проваливались по самое брюхо, пехотинцы вязли по колено. За авангардом двигались остальные части отряда. Скобелев всех их пропускал мимо себя, ободрял и высказывал уверенность в победе. Наконец от полковника Ласковского приехал гонец и сообщил, что деревня Зелено-Древо занята без боя, что турецкие позиции хорошо видны, но турки, очевидно, не замечают нашего движения.

– Поезжайте скорее вперед, – обратился Скобелев к ординарцу, поручику Маркову, – и скажите Ласковскому, чтобы занимал немедленно Марковы столбы!

Через несколько времени мы услышали орудийные выстрелы… Оказалось, что турки заметили, наконец, наше движение и открыли огонь. К счастью, впрочем, он не причинил нам никакого вреда, и войска наши продолжали наступление. Вдали, в турецком лагере заметен был переполох, и неприятельские колонны стали спускаться с гор в долину. При первых выстрелах Скобелев летел уже вперед, с трудом обгоняя двигающиеся войска.

Позиции неприятеля, его батареи, редуты и траншеи, а также наши укрепления на Шипкинском перевале, на этих огромных горных массах, были видны довольно ясно зловещими черными и серыми линиями… По склону горы виднелись турецкий лагерь и землянки.

– Поезжайте скорее назад, – обратился Скобелев к сотнику Хоранову, – и приведите горную батарею. Хоть два орудия притащите: нужно открыть огонь по неприятельскому лагерю…

Хоранов повернул назад. Между тем наступал вечер, стало заметно темнеть. Войска прошли, проползли, прокарабкались около десяти верст по страшным кручам, по колено в снегу и буквально выбились из сил. Скобелев, видя это утомление солдат, решил остановить отряд на ночлег. Осмотрев ближайшую местность, он отыскал довольно глубокую долину, которая скрывалась от неприятельских взоров густым лесом. Вот здесь-то он и решил расположить отряд бивуаком. Начальник штаба Куропаткин обозначил место для каждой части войск, и вскоре эта мертвая долина, где, кроме диких зверей, едва ли бывало прежде живое существо, осветилась яркими кострами. Мы, штабные, разбрелись по разным углам бивуака, отыскивая себе местечко поуютнее, и разбились на группы, человека по три-четыре каждая.

В одной из таких групп был я, художник Верещагин (Василий Васильевич) и корреспондент «Нового Времени» Немирович-Данченко (Василий Иванович). Расчистив до земли глубокий снег на пространстве квадратной сажени и образовав таким образом снеговую яму, мы разложили на дне этой берлоги небольшой костер и разместились возле него на ночлег под открытым небом. Конец декабря и мороз давали себя чувствовать. Ноги сильно коченели, озноб прохватывал насквозь. Из теплой одежды, кроме обыкновенного офицерского пальто и бурки, у меня ровно ничего не было, по свойственной мне беспечности. Сотоварищи мои по ночлегу чувствовали себя, кажется, тоже не особенно хорошо и тепло, потому что были угрюмы, не разговорчивы, как обыкновенно, усиленно подбрасывали только в костер сырое дерево и совали свои ноги чуть не в самый огонь. Конечно, после пружинных матрасов, после роскошного номера где-нибудь в бельэтаже, очутиться в такой обстановке не особенно приятно!

Несмотря на такую неблагоприятную обстановку, я уснул скоро крепким сном, укутавшись в свою бурку. Сожители же мои, как оказалось потом, не будучи в состоянии уснуть от холода, продолжали усердно подбрасывать дрова в костер, и постепенно тем увеличивали его размеры. Во время сна я раскрылся, и бурка моя очутилась у самого костра. Не отличая ее в темноте от земли, господа волонтеры стали разводить огонь и на ней… На заре я проснулся от сильного холода и ветра и быстро вскочил на ноги. Сожители мои по берлоге, против моего ожидания, спали в самых неживописных позах… Усталость, видно, взяла-таки свое! Дрожа от холода, я, накинув на себя бурку, направился к ближайшей яме, которую занимали товарищи мои, тоже ординарцы – Лисовский, Хоранов и Абадзиев. Они все бодрствовали и о чем-то беседовали.

– Господа, посмотрите на него! – услышал я веселый голос Лисовского и вслед за этим всеобщий смех.

– Хорош, молодчина! – продолжали раздаваться из ямы веселые замечания.

Я оглянулся на себя и тогда только заметил, что бурка моя – единственная защита от всех невзгод – совершенно обгорела позади до самой спины… Пришлось ее выбросить в самое нужное время, когда другой не достанешь ни за какие деньги.

– Черт знает что такое! – сказал я, рассматривая с соболезнованием свою бурку. – Это все господа писатель и художник наделали… Пойду ругаться с ними! Я вернулся обратно и без церемонии разбудил спавших сотоварищей.

– Что такое, в чем дело? – испугались они спросонку.

– Господа! Это свинство, черт знает что такое! – обратился я к ним. – Вы мне спалили бурку: подбрасывали слишком усердно дрова, и вот результаты – полюбуйтесь!

Те сначала было удивились, а потом давай извиняться и хохотать.

– Ну, ничего, я вам за это нарисую картину, даю слово! – пообещался Василий Васильевич.

– А я вам куплю прекрасную бурку непременно! – сказал Василий Иванович.

Но ни тот ни другой по сие время не исполнили своих обещаний. Впрочем, «никогда не поздно исправиться», и я с удовольствием готов рассчитаться с ними хоть сейчас!

Снежные вершины гор стали между тем освещаться лучами восходящего солнца, и мало-помалу бивуак наш зашевелился. Черные пятна в глубоком снегу обозначали места костров, над которыми еще в некоторых местах поднимался дым: солдатики возились со своим скудным имуществом, некоторые тщательно осматривали оружие, другие подпрыгивали на месте, стараясь согреться от утреннего мороза и ветра. Утром вернулся поручик Марков и сообщил, что перевал занят нашими войсками, которые рассчитывают удержаться на нем против неприятеля. Скобелев и Куропаткин сильно повеселели при этом известии.