Семь крестов - Николай Прокошев

– Да уж, Михаэль. Воистину праведны твои слова, – не дожидаясь предтрапезной молитвы, Пес отломил здоровенную краюху от лепешки, – да только от этого состояние тевтонов не меняется. Как же быть?

– Гектор, неужели ты не веришь в целительную силу святых отцов? – напротив, начинать ужинать без благословения Анна не собиралась. – Я, например, ни капельки не сомневаюсь, что сильные рыцари устоят перед любым недугом.

– А куда им деваться? Конечно, устоят. Иначе кто будет оборонять старую добрую Пруссию?

– Да будет тебе известно, любезный Гектор, – отец Михаэль с улыбкой жестом дал понять девушке, что можно приступать к ужину, – когда я оставлял братьев на попечении Божьем этим вечером, немощь стала отступать. В казармах добрая половина служебных, хвала Спасителю, уже встала на ноги.

– Я несказанно рад такому повороту событий, Михаэль. Надеюсь, к ночи из могил с помощью Господнего покровительства повылезают покойные братья и подадут завидный пример тем, кто еще остается на тюфяках.

– Гектор, перестань, – Бальтазар отвесил пруссу подзатыльник. – Тошнит от твоих издевок. Лучше расскажи нам, зачем ты собираешься покинуть орден?

– Да, ты прав, – руки Пса опустились в мыльную воду, лоханку с которой поднес кухонный служка. – Действительно, я выхожу из ордена.

– В самом деле? Братия нездорова, а ты хочешь оставить своих друзей? – удивленно подняв брови, Михаэль уставился на прусса.

– И об этом я тоже подумал. Как только все утрясется, я сообщу новому маршалу о своем решении и напишу письмо Генриху фон Плауэну. Поверьте мне, так надо.

– Лично я ничего не понимаю, – Анна обиженно надула губки. – И чем же будет заниматься мой любимый муж после того, как разорвет договор на пять лет? Ведь прошло всего чуть больше года…

– Торговлей. Тем, чем я и должен заниматься. Тем, чем всегда занимались мои предки.

– Ты уже попытался один раз, Гектор, – было непонятно, шутил Бальтазар или говорил всерьез. – Что из этого вышло?

– Не пойму, друзья мои, вы что, решили все вместе на меня ополчиться?

– Господу угодно, чтобы ты продолжал службу во имя честного имени ордена и святой церкви, – преисполненный нежности, Шваббе ласково коснулся друга. – Поверь, наиболее достойно для тебя, Гектор, помочь братьям до конца преодолеть опасный недуг.

– Как я понял, мое мнение уже не учитывается! Богу угодно то, другому это, третьему вообще черт знает что! А что по моим соображениям достойно, кто-нибудь спросил? Спасибо Господу за ужин, я сыт. Кто еще голоден, может обглодать мои кости!

Разъяренный вопиющим непониманием близких, Пес смог откинуть тяжелую щеколду на кухонной двери только с четвертого раза. Выходить через общую залу, где в эти часы обычно трапезничал мастеровой люд после рабочего дня, ему совсем не хотелось. Резким движением накинув Бальтазарову шубу с лисьим воротником, прусс выскочил навстречу морозному ветру на скотный двор.

Всю живность уже определили по загонам и стайкам. Землю вокруг сплошь усеивали смерзшийся куриный помет и коровьи лепешки. Старый плетень нехотя скрипнул, прежде чем позволил открыть калитку. «Медный ворон» находился недалеко от ворот Закхаймертор, значит, ходу до крепости, если поспешить, не более четверти часа.

Прошли времена, когда прусский дворянин любил, не торопясь, вразвалочку прогуляться по узеньким улочкам Кёнигсберга. Называвшийся сначала Нойштадтом, Лёбенихт, сосед Закхайма, по праву считался городом ремесленников и мастеров. Более ста лет назад, когда Альтштадт оказался полностью заселенным, а колонисты продолжали прибывать, возникла необходимость в новом поселении.

В те времена в нем жили преимущественно торнские ткачи. Позже сюда начал съезжаться другой мастеровой люд. К тому же получилось так, что выхода к реке у Лёбенихта не было, поскольку с юга он граничил с рыбацкой деревушкой Липник и женским монастырем Святой Марии. В результате такой географической особенности Лёбенихт держался не на торговле, а на ремеслах и производстве.

Орденская держава всегда нуждалась в настоящих мастерах. Такие умельцы объединялись по роду деятельности в цеха, которых еще при жизни дядьки насчитывалось тридцать пять. Самыми крупными были строительные: каменотесов, плотников, кузнецов. Существовали также объединения ювелиров, стекольщиков, мясников, пивоваров и даже мейстерзингеров[121]. Львиная доля мастеровых гильдий расположилась как раз в Лёбенихте. Сильные цеховики, например сукновальщики, собирали под одной крышей до сотни работяг. Мотальщики, прядильщики, чесальщики, валяльщики – все трудились на благо купца или города, если такое производство было государственным.

Улицы Лёбенихта носили названия соответственно различным профессиям: Скорняжная линия, Кузнечный проход, Мучной ряд, Прядильный переулок и так далее. Хозяева лавок жили на вторых этажах, на первых находились мастерские. По вывескам сразу можно было догадаться о принадлежности уголка. Те, кому было недостаточно просто флажка или выложенного на витрине товара, ставили продукцию прямо на улице под навесами от снега и дождя.

Цирюльники, к примеру, выставляли всем на обозрение банки с кровью, напоминая, что не следует пренебрегать профилактическими кровопусканиями несколько раз в году. В трудолюбивом городке изготавливалось множество всякой всячины – сбруя, котлы, жилеты, хлеб и даже мебель. Крупные кузни, где ковалось огромное количество оружия и брони, кожевенные фабрики и скотобойни размещались у водоемов на случай пожара.

Сделав несколько шагов по Лёбенихту, Пес вдохнул полной грудью. По-настоящему зимний снег, наконец, накрыл город пушистым белым покрывалом. Повсюду виднелись следы людей, животных и колес. Большинство таверн уже закрылись. Редкие огоньки теплились в окошках домов. Отдаленно слышался вой собак и ржание лошадей. Из коротких труб валил густой серый дым. Гектор оказался на опустевшей рыночной площади.

Среди каменных торговых рядов контрольные городские весы, вечно занятые работой днем, в ночное время спокойно отдыхали в ожидании рассвета. Чуть поодаль находилась ратуша, где на высокой колокольне, притопывая и согревая руки дыханием, ежился от холода сонный сторож. Третий вечерний звон[122]был уже исполнен. Еще два заспанных стражника, переминаясь с ноги на ногу, охраняли вход в магистрат.

Гектор давно уже подметил, что луна, а не солнце, стала его одиноким спутником. Таинственный и загадочный, разрезанный черными облаками на несколько частей, пепельный лоскут с недоступной высоты наблюдал за пруссом. Что бы она сказала ему, если б могла говорить?