Моя удивительная жизнь. Автобиография Чарли Чаплина - Чарльз Спенсер Чаплин

Я отдал распоряжение Тому паковать вещи, велел Ривзу закрыть студию и объявить о каникулах всей нашей компании. Меня ждал Лондон.

Вечером накануне отъезда я устроил вечеринку в кафе «Элизе» для друзей. Было около сорока гостей, в том числе Мэри Пикфорд и Дуглас Фэрбенкс, а также мадам Метерлинк. Мы играли в шарады. Первыми выступали Дуглас и Мэри. Дуглас был кондуктором трамвая, он пробил билет и передал его Мэри. Во второй части в пантомиме они изображали счастливое спасение. Мэри кричала и звала на помощь, а Дуглас смело плыл в бурном потоке воды и выносил Мэри на берег реки. Конечно же, мы все хором подбадривали его, крича: «Фэрбенкс!»[42]

Вечер весело продолжался, дошла очередь до меня и мадам Метерлинк. Мы разыгрывали сцену смерти из «Дамы с камелиями»[43]. Мадам Метерлинк играла даму с камелиями, а я – Армана. Умирая у меня на руках, она стала кашлять, сначала легко, а потом все сильнее и сильнее. В конце концов ее кашель заразил и меня, и мы стали кашлять вместе. Все кончилось тем, что я умер у нее на руках, а не наоборот.

На следующее утро я с трудом встал в половине девятого. Освежающий душ помог мне взбодриться, и я почувствовал нарастающее нетерпение – я отправляюсь в Англию! Вместе со мной на пароходе «Олимпик» отплывал мой друг Эдвард Кноблок, автор «Кисмета» и других пьес. Мы поселились вместе, в одной каюте.

На борту нас уже ждала толпа репортеров, и я начал беспокоиться, что они не сойдут на берег – останутся с нами на все время путешествия, но все они, кроме двух, переправились на берег на буксире.

Наконец я остался один в своей каюте, в окружении букетов цветов и корзин с фруктами, присланных друзьями… Я покинул Англию десять лет назад, и именно на этом же пароходе вместе с остальными артистами из «Карно Компани» мы отправились в Америку, но тогда – вторым классом. Помню, как стюард быстро провел нас по палубе первого класса, чтобы показать, как умеют жить другие люди. Он рассказывал о роскоши частных кают и их баснословной цене, а теперь я занимал одну из этих кают и плыл обратно в Англию.

Прошло всего несколько часов, но атмосфера успела поменяться с американской на английскую. Каждый вечер Эдди Кноблок и я обедали в ресторане «Ритц», а не в основном салоне. В «Ритце» предлагали меню и винную карту, и можно было заказать шампанское, икру, утку, куропатку или фазана, а также различные вина, соусы и блинчики с коньячной подливкой. Торопиться было некуда, и каждый вечер я наслаждался бессмысленным ритуалом переодевания в обязательный пиджак и черный галстук.

Я все думал, что смогу расслабиться и отдохнуть, но на пароходе постоянно выпускали сводки новостей о том, как меня ожидают в Лондоне. Не успели мы пересечь и половину Атлантики, как на борт обрушилась лавина телеграмм с приглашениями и просьбами. Истерия по поводу моего приезда нарастала, подобно шторму. Бюллетень «Олимпика» цитировал отрывки из статей в «Юнайтед Ньюс» и «Морнинг Телеграф». В одной из них писали следующее: «Чаплин возвращается как Завоеватель! Путь от Саутгемптона до Лондона станет для него подобным пути римского триумфатора».

Другая статья гласила: «Ежедневные бюллетени о пути “Олимпика” и о Чарли Чаплине на его борту уступили место ежечасным телеграммам, а специальные газетные репортажи не успевают рассказывать истории о маленьком человечке в несуразно больших башмаках».

И еще: «Старая якобитская[44] песенка “Мой любимый Чарли” стала апофеозом психоза, охватившего всю Англию с начала недели, и этот психоз грозит выйти из-под контроля по мере того, как “Олимпик”, взбивая пену за кормой, приближается все ближе и ближе, возвращая Чарли домой».

И наконец: «"Олимпик” вынужден был остановиться на внешнем рейде Саутгемптона из-за тумана, оставив в порту армию поклонников, прибывших встретить маленького комедианта. Полиция принимает дополнительные меры по обеспечению общественного порядка в доках и на церемонии, устраиваемой мэром по случаю прибытия Чарли… Как и в дни перед парадом Победы[45], газеты напоминают о лучших местах, с которых можно будет увидеть Чаплина».

* * *

Я абсолютно не был готов к такому приему. Все это было прекрасно и потрясающе, но я бы отложил свой приезд, пока морально не поднялся бы до уровня такого приема. Единственное, чего я заслужил, так это права посмотреть на родные старые места. Мне бы хотелось тихо прогуляться по Лондону, по Кеннингтону и Брикстону, посмотреть в окна дома № 3 на Поунелл-террас, заглянуть в глубину парка, где я помогал заготовщикам дров, увидеть окна на втором этаже дома № 287 на Кеннингтон-роуд, где я жил с Луизой и отцом. Эти неотступные желания грозили превратиться в настоящую одержимость.

Наконец мы достигли Шербура! Здесь многие пассажиры покинули судно, но вместо них на палубе появилось множество фотографов и репортеров. Какое послание я везу в Англию? Какое послание я приготовил для Франции? Поеду ли я в Ирландию? Что я думаю по поводу ирландского вопроса? Образно говоря, меня накрыла высокая волна нескончаемых вопросов.

Мы покинули Шербур и направились в сторону Англии, но очень медленно. Я не мог спать, об этом не было и речи. Час, два, три, но сна не было ни в одном глазу. Наконец двигатели замерли, затем дали задний ход и остановились. Я слышал топот ног членов команды, пробегавших по коридору. Волнуясь, я выглянул в иллюминатор, но было темно, я ничего не видел, но зато слышал английские голоса!

Начало светать, и я наконец-то заснул в полном изнеможении от ожидания, но спал не более двух часов. Кофе и утренние газеты, поданные стюардом, превратили меня в бодрого жаворонка. В одной из газет писали:

В другой:

В третьей:

И еще один заголовок, напечатанный крупным шрифтом:

Конечно же, не обошлось и без критических статей: