Королева викингов - Пол Андерсон

— Я всегда молюсь за тебя с тех самых пор, как ты покинул Англию. Как же я бежал каждый раз, когда приходило судно из Норвегии, чтобы не пропустить ни одного слова из рассказов об этой стране!

Король, захваченный своими мыслями, казалось, почти не слышал его.

— В общем, мой народ любит меня. Но эти налетчики… то, что я не провел никакой войны, не одержал ни одной победы… Все это заставляет их задумываться. — Он вздохнул. — Мне то и дело пеняют, что я не взял себе королеву, родственники которой могли бы помочь нам. И, возможно, хуже всего то, что я не принимаю никакого участия в их языческих обрядах. Милостью Божией, до сего времени урожаи и улов рыбы были хороши, даже давали лишку. Но если они окажутся плохими, норвежцы вполне могут поверить, что дело в том, что их боги гневаются на меня.

Брайтнот перекрестился.

— Да продлятся тучные годы… И ты еще одержишь свою победу.

— Если бы надо мною не висела угроза Эйрика…

— И в этом Бог поможет тебе в одному ему ведомый час. Ибо ты суть его апостол.

Настроение Хокона совсем упало.

— Пока что не особенно удачливый.

— Ну, нет, даже в Англии мы слышали о переменах.

— О, да, то тут, то там мои немногочисленные священники время от времени кого-нибудь крестят. Но боюсь, что люди идут на это главным образом из почтения ко мне или в надежде получить от меня за это какую-то награду. Разве многие прекратили приносить жертвы? Не могу же отречься от них из-за этого, не так ли? А ведь с каждым годом число тех, кто начинает веровать в Христа, растет все меньше и меньше. Я думаю… надеюсь, что это не грех отчаяния… — Хокон тоже сотворил крестное знамение. — Я думаю, что немного осталось таких, кто сможет оставить старых богов без более сильного убеждения, чем я, похоже, в состоянии предоставить им. Упрямая порода, норвежцы. — Он расправил плечи и высоко поднял голову. В небе над ним мерцала вечерняя звезда. — И притом храбрые, стойкие, честные. Я не могу не любить их.

Брайтнот удержался от того, чтобы сказать в ответ, что далеко не все жители запада согласились бы с ним.

— Этот ярл Сигурд, наш хозяин… Сразу видно, что он могущественный человек. Если бы его удалось убедить, то мать-церковь получила бы сына почти столь же сильного, как и ты.

Хокон вздохнул еще глубже:

— Если бы это могло случиться… Но он стоит за своих богов так же крепко, как и за своих друзей. Никто не приносит им более богатых жертв, чем он.

От леса протянулась тень, заполнившая собой почти весь Хлади. Ветерок дохнул холодом. Ярче засияла вечерняя звезда, появились и другие звезды.

— И я могу понять его, — почти беззвучно продолжал Хокон. — Мне доводилось слышать рассказы, поэмы, сложенные в незапамятные времена. Величие, героические сердца… — Он резко остановился и несколько раз перекрестился. — Нет! Нет!

Брайтнот тоже остановился, почти физически ощущая, как вокруг него сгущаются сумерки. Им было уже пора идти назад.

— Тем не менее мы должны сохранять дружбу Сигурда, — медленно проговорил он.

— Без него, я думаю, королевская власть неизбежно ускользнет из моих рук.

— Этого не должно произойти. Ведь ты король, несущий людям веру!

Хокон схватил Брайтнота за плечи.

— Я верил в это, когда отправлялся сюда, — быстро проговорил он. — Теперь это убеждение во мне ослабло. Тебе как святому отцу я признаюсь, что мое рвение ослабло. Но теперь, когда мы вместе… Помоги мне, укрепи меня, будь рядом со мной… Я пойду… Мы пойдем вперед.

Первое лето и зиму по возвращении в Англию Эйрик гораздо больше ездил верхом, чем плавал на кораблях. Рыская по всей Йоркской Нортумбрии, он выслеживал преступников, объявленных вне закона, и часто травил их собаками. Он разбирал судебные тяжбы и оделял богатыми дарами нужных ему людей. Он готовил их к тому, чтобы, если потребуется, бороться за свои земли, которые уже начали возрождаться. Строгость и холодность поведения не вызывали в народе особой любви к королю, и тем не менее люди питали к нему искреннее уважение, подкреплявшееся пробудившейся надеждой на лучшие дни. Это было все, чего он хотел.

Вполне успешно шли дела и в самом городе Йорке. Проявляя открытую неприязнь к тем людям, которые недавно выслали его из страны, Эйрик тем не менее не прибегал ни к каким карам или открытому глумлению над ними. А они же, со своей стороны, торопились выполнить все, к чему бы король их ни призывал. Даже священники и епископы ничего не сказали ему по поводу языческих обрядов, в которых он участвовал вместе со многими из своих спутников. Жертвоприношения совершались не чаще двух-трех раз в год где-то в уединении в отдаленных частях страны. Мессу Эйрик посещал несколько чаще, хотя ни разу не снизошел до того, чтобы исповедаться и принять причастие. В конце концов, говорили друг другу церковники, обсуждая поведение своего правителя, ведь заточил в темницу их архиепископа не король Эйрик, а король Эдред.

Дома Эйрик встречался главным образом с посторонними: купцами из-за границы, хёвдингами и воинами с Оркнейских островов, викингами, являвшимися с дружественными визитами. Некоторые из них были «морскими королями»; у этих людей кто-нибудь из предков некогда принадлежал к тому или иному королевскому роду, хотя сами они владели жалкими деревнями, ничтожными имениями — такие во множестве были разбросаны по всем западным землям — да еще своими кораблями и их буйными командами. Эйрик хорошо принимал всех подобных гостей. Своим появлением они нарушали однообразное течение дней, позволяли его беспокойной душе выглядывать за окружавшие город стены, сообщали новости, привозили и увозили королевских послов и шпионов. Гуннхильд приветствовала их с той же готовностью.

Она была одинока, кроме того времени, когда находилась рядом с Эйриком и детьми. Но ведь, думала она, пожимая плечами, так было всегда.

От этих людей она узнавала, хотя и не в целостной картине, о том, что происходило в мире. Король Эдред, как стало ей ведомо, не был готов к тому, чтобы немедленно начать новую войну на севере. Однако не прошло и года, как он призвал обратно из Ирландии Олава Сандалию и дал ему во владение Камбрию, графство, лежавшее на западе и северо-западе от Йоркской Нортумбрии. Услышав об этом, Эйрик рассмеялся своим отрывистым, похожим на лай хохотом.

— Теперь у нас стало гораздо меньше причин для тревог по поводу того, что происходит в тех краях, — сказал он.

— Однако, — предупредила его Гуннхильд, когда они остались одни, — лучше всего будет постоянно не сводить с него глаз. Олав отнюдь не слаб. — Некоторое время она неподвижно стояла в мерцающем свете коптящих ламп. — И все же, — пробормотала она затем, — это могло бы явиться для нас даже благоприятным обстоятельством.

Эйрик весь напрягся, как волк, уловивший незнакомый запах. Он хорошо знал, что подобное настроение у жены бывает неспроста.

— Что ты имеешь в виду?