И всё, что будет после… - Наталия Новаш

– Да! – прокаркала ворона над головой. – Да! – Шурочка и не заметила, как вышла к приозёрным холмам. – Кар-рр! Украли, сволочи! – кричала птица.

Шурочка узнала ворону старой цыганки с кольцом на лапке. Птица сидела на разлапистой большой сосне, расколотый ствол которой всегда отливал красным в закате солнца. Сейчас оно село, но ворона, видимо, не желала улетать, пригревшись на тёплом стволе. Может, ждала хозяйку.

– Ишь, далеко летаешь! – пригрозила Шурочка.

– Ишш, доррогия тавар-р-рищы… ворованные бр-ррильянты!

– Крамола! – расхохоталась Шурочка.

– Хха-хха-хха! – не дала спуску птица и, оставив за собой последнее слово, взмахнула хвостом, а потом, захлопав крыльями, полетела над озером чёрным маленьким бомбардировщиком.

«Ворона, и та – поумнела! Поздно вы, «дорогие товарищи», собрали свой саквояж! Побросали в него «вещички» – лишь бы с глаз долой, и думаете, на этом всё? Поздно! Слишком долго они лежали в этой земле! Посеян, посеян уже сверхразум! Никуда не денешься, не вырвешь корни – оплели они уже всё вокруг. Ворона, разумная Ежиха, Зосите со своими способностями, доставшимися от прабабки… и даже разумная Яблоня в саду старой цыганки!.. А Константик! Думаю, что он припрятал копер, и не один, где-нибудь далеко отсюда, там, где сидел… Так что незачем было сюда возвращаться… Что вырастет из брошенных в землю семян? Может быть, сверхразум на нашей Земле станет теперь развиваться быстрей, чем органическая жизнь, – быстрей, чем разумная жизнь, порождённая естественной эволюцией? Ведь сами же вы сказали, что это перестраховка – перестраховка природы, вторая линия эволюции, и растормаживается она только там, где природа на грани гибели, где разум гибнет… И сейчас, сегодня уже на земле существуют две высшие формы жизни: сегодняшнее земное разумное человечество и зачатки эволюции космического сверхразума – Зосите, разумная Ежиха, Хутор, Яблоня… да сами Жезлы – те, сокрытые под крыльцом и в норе – семена сверхразума. Конкуренты они или сотрудники? Что будет, когда они осознают друг друга? И что будет после этого? Будет ли это война или просто совсем другой – новый мир?

Дорога вышла к развилке, озеро синело справа за кромкой ольхи, и Шурочка решила обогнуть его по берегу нижней дорогой и, когда поднялась на холм, увидела впереди поляну с палатками и машинами под большой ивой и костёр на поляне. Все сидели уже кружком, пламени заметно не было, но дым поднимался вверх ровным белым столбом. И она увидела тонкую издали, совсем мальчишескую фигуру Жоры, он сидел к ней спиной и казался таким же потерянным среди этих людей, как она сама. И что только насочиняла ей её фантазия? Какой он «наполеон», его ли бояться ей? Растерянный, одинокий, вынужденный всю жизнь теперь скрываться от всех – скрывать себя и свою тайну.

Жора и в самом деле был растерян… Однако! Эти люди не очень его стесняются, можно сказать, совсем не принимают в расчёт… Слушают при нём «голоса» – «Голос Америки» и «Свободу», ругают власти… Могут позволить себе говорить… такое!.. при нём! Конечно, он и сам так думает, чёрт побери! Кто думает сейчас иначе? И всё-таки… он же предпочитает молчать?!

И всё же, было что-то в самом костре, в самой магии этого чувства, заставлявшего смотреть и смотреть на огонь: он настраивал на особый лад, развязывал языки, заставлял потягиваться, впитывать жар и тепло и, глядя, глядя в угли, протягивать руки к пламени. Жора слушал, о чём говорили Крылов с профессором, ему было интересно, он блаженствовал, представляя себе образ Шурочки, ему всё было интересно вокруг – и как тот высокий худющий старик молчит, когда кто-то спорит, как, насупившись, слушает свой приёмник… И у остальных приёмники настроены на одну и ту же волну, но каждый слушает свой, поднося к уху, стараясь что-нибудь различить сквозь треск помех; и когда слышимость вдруг налаживается, одна и та же фраза звучит со сдвигом из трёх источников, со стереоэффектом, и тогда кто-нибудь смеётся или усмехается… И Жора блаженствовал, хотя был растерян, но главное, главное было впереди… «Когда придёт Саша, пойдём к нам», – сказал Крылов, там тоже был разложен костёр и запасены дрова, и ждал чай… «Я не отстану от них, – думал Жора. – Крылов – физик, он должен знать или просто догадываться, в чём суть этого копирующего устройства… Должна же она рассказать им всё… должна! Я обязательно всё узнаю именно там…»

Но пришла Шурочка, и разведён был примус, и поставили кипятить молоко. И пока молоко вскипало, стало совсем темно.

Под первыми звёздами, появившимися в летнем небе, шли они в «неприятельский лагерь», где недавно ещё стоял Живулькин. Крылов нёс поленья, Фима – складные стулья. Из-за горы поднимался дым, там тоже горел костёр и ждала Соня. Жора взял из рук у Шурочки корзинку, которую та собрала для чая, и старался не споткнуться и ничего не разбить.

– Мы её сейчас прижучим!.. – шепнул Фима, похлопав себя по карману. – Всё здесь… Пусть-ка нам объяснит!

Но пришли в лагерь, где горел костёр и ждала женщина с таким лицом, что хочется сразу сказать – чёрт побери!.. Откуда она взялась?! В наше время не бывает таких… И подбросили дров в огонь, и пили чай, и было вроде бы всё, потому что, когда сидишь у костра, можно просто смотреть в огонь, и ничего не надо. И Соня измерила ему давление и сказала, что уже получше, и сердце работает без перебоев, а утром он может идти хоть пешком в Поставы… Всё было хорошо, но не было главного, чего ждал Жора, и чего, кажется, ждал Фима, – не было разговора. Когда же они начнут о главном? Когда? Жора полностью ушёл в свои мысли, не слушая, о чём все спорили, и только вздрогнул, когда беседовавший с Крыловым Фима вдруг повернулся к Шурочке и сказал, протянув ей свёрток:

– А как ты нам объяснишь вот это?

– Это? – рассеянно протянула она, развернув газету, и поднесла к огню, чтобы рассмотреть получше прищуренными близорукими глазами. – А так! – улыбнулась она, и свёрток упал в огонь. – Тотчас вспыхнуло и загудело пламя. Запахло палёной шерстью, яркие трескучие искры полетели вверх.

Дипломатичный Крылов перевёл разговор на другое. Фима сник и, когда Соня попрощалась со всеми и пошла спать в палатку, шепнул Жоре:

– Пойду я… Твой спальник слева. Только сетку не забудь застегнуть на змейку. Комаров полно…

Как только Фима, пожелав всем спокойной ночи, отправился восвояси, Шурочка повернулась к Жоре и негромко сказала:

– Ты тоже иди, если хочешь. Я сама доберусь…

«Ну уж нет! – всё вскипело и вознегодовало в Жоре, и вспыхнула злость на этих людей. – Успели когда-то договориться! Всё знают! А меня не считают нужным ни во что посвятить. Как будто я ничто и никто. Ну, что ж, посмотрим, кто будет вам всем диктовать! Кто есть кто…» Он видел рядом нежную шею и детский профиль, и её глаза, смотревшие на него ожидающе, желая, что он ответит: «Да, я пойду…» Ну, нет! Он еле сдержал себя, чтобы не схватить за руку, до боли сжать её маленькую ладонь, как тогда в окопе – пусть почувствует его силу и пусть заплачет! Чтобы отныне знала!.. Но он только как можно спокойней сказал:

– Прогуляемся? Поговорить надо…

– Ну, пошли. Они уже спать ложатся…