Граница безмолвия - Богдан Сушинский

— Да это я так, не обращай внимания, — молвила она, улыбаясь каким-то своим мыслям или воспоминаниям. — Не таким ты представлял себе наше очередное свидание, правда?

— Не таким, — не собирался щадить её Вадим.

— В семейной жизни это называется «испытанием постелью». Платонические грезы наши — это одно, а сексуальная физиология, со всем её потом, женскими излияниями и прочим натурализмом, — совершенно другое. Уж поверь мне. Так что с этим тебе, боец любовного фронта, придется смириться.

— Ты с кем-то спишь?

— Нимба над моей головой вроде бы не наблюдается, это ты мог обнаружить еще в Архангельске.

— В смысле… Я хотел спросить: ты с кем-то живешь? — устыдился лейтенант некорректности своего предыдущего вопроса. — Ну, чтобы так, постоянно, как с мужем?

— За это время я вообще могла выскочить замуж. Первая невеста Салехарда и его окрестностей. Считай, всего Крайнего Севера. Такое тебе в голову не приходило?

— Женщина ты приметная, кто спорит? — возился он со своими портянками.

— Могла, но не вышла, — признала Рита. — Зато все «местные руководящие товарищи» как с цепи сорвались. Пришлось прикрыться одним из них, чтобы отбиваться от всех остальных. Иначе скурвлюсь, как говорят у нас, словно последняя портовая шлюха. Ты уж извини за откровенность.

Лейтенант несколько раз порывался сказать что-то путное, но всякий раз отказывался от этого намерения, ограничиваясь каким-то нечленораздельным мычанием.

— Напрасно ты так поспешил с одеванием, — наконец погасила она в костяной пепельнице старпома свой окурок. — Время в запасе у нас еще было.

Однако никакой попытки вернуть мужчину в остывшее ложе так и не предприняла, тоже взялась за одежду. Да и произнесла она все эти слова каким-то сухим, безразличным тоном.

— А ведь я дал себе зарок, что, как только увижу тебя, тут же предложу стать женой.

— Это следовало сделать еще там, в Архангельске, — поправляла она пилотку, смотрясь при этом в небольшое зеркальце. — Тогда я готова была на все. Кровь во мне бурлила тогда, как у молодой оленихи во время первого гона.

— А теперь?

— Ты относительно крови или относительно готовности выйти за тебя замуж? — все еще стоя к нему спиной, поинтересовалась Рита.

— Относительно готовности.

— Если по правде, ни того, ни другого, — спокойно признала она. — Сам посуди: ты здесь, а я — там, за тысячу километров. Война. Словом, не хочется мне пока что замуж. Ни к чему путному это не приведет. Наверное, я и в самом деле очерствела за хирургическим столом. Да и к мужикам то ли слишком привыкла, то ли, наоборот, окончательно остыла. Хотя нутром своим бабьим понимаю, что вроде бы рановато. Только все это уже не любовь, а чистая — или, наоборот, грязная — физиология.

Вспылив, Ордаш вознамерился решительно выйти из каюты, но Атаева вдруг скомандовала:

— Стоять! Демонстрации здесь никому не нужны. Отсюда мы выйдем вместе, улыбаясь, рука об руку. Иначе завершение нашего романа будет выглядеть слишком вызывающе и глупо. Устанем объяснять-доказывать.

Они поднялись на вершину возвышенности, на которой их ждал самолет, но затем еще минут двадцать ждали, когда на палубе у трапа наконец появится медсестра. Полковника рядом с ней не оказалось, очевидно, он опасался огласки. Однако Ниловна, казалось, совершенно не замечала его отсутствия. Спускаясь по трапу, она то и дело оборачивалась, махая рукой и посылая сгрудившимся у борта морякам и пассажирам воздушные поцелуи.

— Тебе не кажется, — проговорила Рита после очередной затяжки «Беломорканалом», — что она ведет себя так, словно успела переспать со всей командой «Вайгача»?

— Просто она рада близости с полковником, — заметил Ордаш.

— … Или же сожалеет, что не успела этого — с командой, имею в виду — сделать, — желчно завершила свою мысль Рита, не обращая внимания на замечание своего «неподражаемого старшины».

Когда время стоянки подходило к концу, полковник пригласил Загревского и Ордаша к себе в каюту.

— Разговор у нас, товарищи командиры, будет недлинный, — проговорил он, наливая в небольшие кофейные чашечки по пятьдесят граммов коньяку, от вида и запаха которого Вадим успел основательно отвыкнуть. — Как уже было сказано, завтра, после посадки личного состава на судно, вы, капитан Загревский, передадите заставу лейтенанту Ордашу, который отныне будет комендантом этого пограничного форта и начальником заставы. На вооружении у лейтенанта остаются, как мы уже с вами уточнили, ручной пулемет, два карабина о тысяче патронов, пистолет при сотне патронов, ракетница и двадцать гранат. Этого вполне достаточно, чтобы в случае какого-то нападения дать нарушителям настоящий бой. Продумайте, лейтенант, как весь этот арсенал расположить, чтобы он оставался доступен и в то же время находился в безопасности.

— Остаются также ракетница с тремя ящиками ракет, — уточнил капитан, — и охотничье ружье, которое давно числится за заставой, с тремя сотнями дробовых зарядов.

— Это уже само собой. Остальные два пулемета — станковый и ручной, гранаты и ящики с патронами увозим на фронт. Лишними они там не покажутся. Ваша рота, капитан Загревский, будет вооружена ими в момент формирования полка. Эта часть приказа ясна?

— Так точно.

— Теперь ваша задача, лейтенант. О том, чтобы немцы не прорывались сюда, наши войска позаботятся. Да им здесь пока что и делать нечего. Помню, капитан докладывал о появлении над островом германского гидроплана. Но это другая ситуация. Буквально накануне войны в районе Новой Земли с согласия руководства страны оказалось несколько германских судов, под видом, так сказать, международной экспедиции по исследованию Северного Ледовитого океана. Так что все это — в прошлом. Впредь ни корабли, ни самолеты германские здесь уже не появятся.

— Хочется верить, — пробубнил Ордаш.

— Какие-то конфликты с местным населением у вас возникали?

— Здесь его нет, местного населения, товарищ полковник, — ответил Загревский. — Стойбище, находившееся когда-то в десяти километрах отсюда, перекочевало на южные отроги горного хребта, где климат помягше.

— Но оно может вернуться, — заметил полковник, положив перед офицерами пачку «Казбека» и зажигалку и жестом предложив угощаться. Однако пограничники вежливо отказались. Они не курили, да и полковник тоже еще ни разу не закурил. — Если это произойдет и какое-то кочевое племя действительно объявится здесь, сразу же попытайтесь выяснить его настроение. Опыт войны в европейской части страны показывает, что с приближением фронта резко активизируются все некогда обиженные властью, всех мастей националисты, уголовники и прочие элементы. Поэтому максимум осторожности. На территорию заставы никого из вызывающих подозрение, а тем более вооруженных, не пропускать. Они могут подозревать, что численность гарнизона форта уменьшилась, но ни в коем случае не должны догадываться, что вы, лейтенант, остались в одиночестве. Словом, задача у вас одна: выжить самому и сохранить вверенное вам имущество. При этом вы всегда должны помнить: тем, кто ушел на фронт, во сто крат труднее.