Граждане Рима - София Мак-Дугалл

— Они и вправду думают, что если будут сидеть в разных концах, то я ничего не пойму, — сказала Лал.

— Ты уверена?

Как и предполагалось, Сулиен не мог не заметить разительного несходства этой пары, но не знал, как выразить это, ненароком не задев обоих.

— Она… вроде как выше его… — запинаясь, пробормотал он.

— Не в том дело, — прошипела Лал. — Она может убивать людей голыми руками. — А затем поникшим тоном добавила: — Только она этого не знает.

— Как… почему она убивала?

— Конечно, она никого не хотела убивать, просто пришлось. Она была гладиаторшей, а все синоанки бьются так, без оружия, то есть иногда оно у нее было, в общем научилась она у себя разным штучкам, приемчикам всяким. И в конце концов это возненавидела. И чем больше она это ненавидела, тем хуже дралась, и поняла, что рано или поздно вообще станет никуда не годной и кто-нибудь убьет ее. И конечно, я все вижу и понимаю, как она это ненавидит, но мне все равно хочется, чтобы она показала людям, как это делается, им бы это пригодилось. Понимаешь, если бы, например, Пирра знала, что может убивать, ну пусть не убивать, а просто ранить, может, тогда у нее не был бы такой каменный вид. Я не за то, чтобы расхаживать и убивать первого встречного. Просто знать, что ты можешь. Но она не станет, Зи-е точно не станет.

Товий приумолк, вежливо притворяясь, что ничего не слышит, и все же он явно не был удивлен ни единым словом. Уна с Марком тревожно переглянулись: способности Лал держать что-либо в тайне показались им весьма сомнительными. Однако Лал держалась вполне естественно, называя Марка Гнеем, и доверчиво выслушивала его смешанное с правдой вранье, когда Товий спросил, откуда они и как им удалось бежать. И действительно, немного погодя Сулиен с удивлением понял, что опасность исходит не от Лал, а от Уны и Марка. Уна и Сулиен принялись начистоту рассказывать все, что знали о Лондоне, и как в детстве их разлучили. Лал слушала увлеченно и с благодарностью, но Сулиен чувствовал, что неотвратимо приближается момент, когда ему придется рассказать о кресте и о том, почему он направился именно сюда, и все, что минуту назад представлялось ярким и осмысленным, сменилось беспокойным, нечистым чувством. Ему не хотелось гадать, поверят ли Товий, Делир или Лал его словам или усомнятся в них.

Невнятно пробормотав, что Уна знала, где его искать, и украла бумаги, он замолчал. Никто явно не узнавал его, как узнал Дама, и, конечно, никому не было дела до истории о распятии, но Сулиен понимал, что она выплывет на свет и лучше рассказать об этом сейчас, но не мог собраться с духом.

Тогда заговорила Уна и стала объяснять, как поселившийся по соседству Гней рассказал ей о Хольцарте. Мельком и довольно туманно упомянула о распятии, а потом сказала, что они с Гнеем разошлись, когда она отправилась на поиски Сулиена, после чего снова встретились в Дубрисе. Марк, до того сидевший в удрученном молчании, стал вяло вторить ей, затем как-то ненароком упомянул, что работал в Сине, и внезапно Лал и Сулиен с тревогой заметили, что чересчур увлеклись его рассказом. Товий, имея в виду время, проведенное ими в услужении в воображаемом лондонском доме, спросил:

— Плохо пришлось?

— Хорошего мало, — спокойно ответила Уна, и, вместо того чтобы пускаться в дальнейшие выдумки или просто замолчать, обратилась к Марку: — Верно?

— Да, нас… били с утра до вечера, — поспешно сказал сбитый с толку Марк.

— Сам виноват, — вежливо откликнулась Уна. — Надо было пореже попадаться ему на глаза.

— Ну, уж если они за тебя принимались… Приходилось делать вещи и похуже. Например, его спальное белье.

— Потел? — рискнула предположить Уна.

— Хуже, — беспечно произнес Марк. — Чесался круглые сутки. — Уна кивнула, внутренне вздрогнув при упоминании о вымышленном постельном белье. — В общем, я так до конца и не решился, — продолжал Марк…

— Струсил, — осторожно поддела его Уна.

— Еще бы, — сказал Марк, — он потом понял, что у Уны какой-то план, и мне показалось… — Он выдержал умышленную паузу и мягко сказал: — Мне показалось, что это знак.

— Было ужасно, когда Гней узнал. Я считала его занудой. Да, сударь, нет, сударь. Ты казался таким надутым. Никогда бы не подумала…

— А ты? — Марк наклонился к ней через стол. — У тебя вечно был такой вид, будто кусок в горле застрял, — отсутствующий.

Марк начертил отсутствующее лицо Уны в воздухе, не сознавая, что его пальцы едва не касаются ее кожи.

— Ладно, зато ты на меня стукнул, по крайней мере раз, когда первый ключ не подошел, — кому же еще было.

— Никогда бы такого не сделал, — запротестовал Марк с видом оскорбленного достоинства. — Хозяин был просто ублюдок.

— Это точно.

Они ухмылялись, посмеиваясь друг над другом. Возникла опасность, что окружающие заметят явную игру. Уна не просто переносила Марка в свое реальное прошлое, и это не был дом в квартале лупанариев. Конечно, воображаемый дом смахивал на ад, поэтому они и сбежали. Но сделали они это вместе, и, кроме них, в этом доме никто не жил.

Лал незаметно толкнула Уну ногой под столом, и та опустила глаза, словно от внезапного отвращения, хотя, как показалось Лал, слегка переиграла.

Уне же вдруг припомнился голос, так убедительно произнесший: «Да, это приличная девушка».

Лал и Сулиен решительно и нервно завели речь о Даме, которого не было за столом, и явно не из-за того, что случилось возле лифта.

— Он никому не позволяет смотреть, как он ест, — сказала Лал. — Думаю, ему приходится становиться на карачки, не знаю.

— Тогда где он? — с еле заметной дрожью в голосе спросила Уна.

Дама ел в одиночестве, в мониторной, ненавидя свои ни к чему не пригодные руки, ревностно выискивая на экранах тени убийц, выжидая. Но в тот вечер в небе не было ни одной «спиральки», на тропах — ни одного лазутчика.

Позже, когда Лал и Уна оказались в разрисованном домике, Лал радостно воскликнула: «Вот!» — словно давая понять, что наступил новый этап увлекательно-испытательного срока, а потом долго молчала. Временами в домике Лал спали сразу пять человек, но часто в Хольцарте было достаточно просторно, чтобы она могла сама жить в нем. Изнутри стены были ровно обшиты планками, и за год до того Лал рисовала на них большие картинки — длинные женщины в длинных платьях, разделенные одинаковыми, как кариатиды, интервалами, ничем не занятые, просто стоящие или прогуливающиеся, манекенно изогнув руки. Это были всего лишь фантазии на расхожие модные темы, и все же им было присуще некое удлиненное, плоское изящество, как египетским изображениям: потолок покоился на их разукрашенных головах, длинные ноги заостренными носками невесомо касались пола, миндалевидные глаза глядели загадочно.

Синие и пурпурно-красные, они выглядели несколько призрачно в надвигающейся тьме. В распоряжении Уны и Лал была электрическая лампа, шнура которой едва хватило, чтобы постелить Уне; растянувшись на кровати, Уна испытала удивительное чувство: скептически вжимаясь спиной, бедрами и плечами в простыни, она тщетно пыталась ощутить под обманчиво мягкой периной бугры и камни, которые должны же были быть там, как комки в каше.