Граждане Рима - София Мак-Дугалл

Она выразила свое восхищение рисунками Лал, впрочем не вкладывая в свои слова особого чувства, и пробормотала что-то подобающее по поводу расставленного на письменном столе оборудования для изготовления фальшивок. И все же ее мнение об этой глупой девчонке несколько улучшилось: непросто, должно быть, при помощи одних кисточек и комочков ваты делать такое кропотливое и сложное дело. Но Лал тут же снова засыпала Уну абсурдными, на взгляд последней, в своем любопытстве вопросами насчет Сулиена.

В другой раз она, пожалуй, и заинтересовалась бы подделками, но сейчас ей было никак не расслабиться, несмотря на покойную, обволакивающе мягкую постель.

Внимательно рассмотрев в полутьме длинные бледные волосы Уны, Лал легонько встряхнула головой, с удовольствием чувствуя, как ее собственные волосы мягко щекочут ей щеки и шею, как множество живописных кисточек, одновременно испытывая мимолетное сожаление к отрезанному черному завитку, слегка изогнувшись лежавшему на столе среди пузырьков с чернилами и растворителем, как если бы могла однажды вновь прикрепить его.

— А какой красивый, длинный был локон, — печально произнес Делир, закончив отчитывать дочь за поход в Атабию.

— И вовсе не красивый, — ответила Лал. — Лохмы да и все.

Чувствуя себя отчасти собственницей, она испытала неудержимое желание переделать прическу Уны на свой фасон и сказала:

— Какие прямые у тебя волосы, можно я их как-нибудь подстригу?

— Нет, — инстинктивно встрепенулась Уна.

— Ладно. Я тебя понимаю. Когда у меня были длинные волосы, Поппака и Флора — они уже давно, много месяцев как ушли — все время пытались заплетать мне косички, такая тоска. Когда волосы слишком длинные, надо что-то с ними делать. Но вот я взяла и подстриглась, а теперь мне не с чем играть.

Она с надеждой посмотрела на Уну, думая: зачем продолжать, люди всегда рассчитывают, что ты подружишься с шестилеткой, потому что тебе самому шесть, а на самом деле я сейчас говорю сама с собой, как дура.

— Обычно я с ними ничего не делаю. Просто иногда забираю наверх, — ответила Уна, рассеянно пытаясь, по крайней мере, вежливо имитировать такого рода беседу.

— Вот взять тебя и Сулиена, — продолжала Лал, не в силах противиться любопытству. — Вас можно принять за брата и сестру, но ведь вы не похожи, хотя на самом деле похожи. Вы действительно не виделись семь лет, или ты сказала это, только чтобы прикрыть Марка? Просто страшно подумать — и после стольких лет ты все же его нашла.

— Я все время об этом думала, — сказала Уна. — Он тоже пытался меня найти, только я не знала.

— Ох, — сказала Лал, довольная тем, что справедливое воссоединение свершилось, печалясь, что несколько призрачные Уна и Сулиен могли бы и до сих пор в одиночестве бродить по Лондону. Однако вскоре снова спросила озорным тоном:

— А Марк? Расскажи, как вы познакомились.

Уна закрыла глаза, чувствуя себя в ловушке, разбитой, с истрепанными нервами. Ей не хотелось говорить о Марке. Рассказала о блошином рынке в Толосе. К временному облегчению Уны, Лал ненадолго отвлеклась на предсказания судьбы, по-дружески заинтригованная, хотя, казалось, и не до конца доверявшая Уне, но снова свернула разговор на Марка.

— Понимаешь, мне кажется, ему больше идут растрепанные волосы, — размышляла Лал. — Больше чем прилизанные, как на картинках, это точно. Жалко только, что он белобрысый, ведь все остальные Новии брюнеты, верно? Одна только Клодия Аурелия, а мне кажется, мужчинам светлые волосы не идут.

— Не такой уж он и белобрысый, — уклончиво ответила Уна.

— Ну конечно, только слепой не заметит, что тебе это нравится, — поддразнила ее Лал. — И подумать только — ведь ты могла его убить! Хорошо еще, что он не злопамятный. Вы уже целовались?

— Нет, — беспомощно пробормотала Уна, жалобно пошевелившись на кровати. Когда Марк смотрел на нее, когда они улыбались друг другу через стол — и потом, когда Лал помогла ей разом сбросить чары безответственной игры, которую они затеяли, — Уне показалось, что все то легкое и одновременно зрелое, что возникло между ними, вдруг облеклось в гранит, вплелось в какой-то узор; это было чересчур. Конечно, она не могла не видеть этого раньше, и хотя тонкие, как волос, черточки его существа, западали ей в душу — то дразня, то веселя, то чаруя, — все они сами по себе были такими безобидными, почти ничем.

А Лал каким-то образом увидела все с первого взгляда, и, собственно, зачем ей было молчать?

— Нет, — смущенным эхом откликнулась Лал, потупившись. — Прости. — Она подождала, но Уна, по-прежнему с несчастным видом лежавшая на кровати, молчала, и Лал осторожно, очень осторожно, спросила: — И тебе этого никогда не хотелось?.. Разве ты не чувствовала?..

— Нет, — сказала Уна. — Ничего хорошего бы из этого не вышло.

А теперь, что мне теперь делать, едва не застонала она.

— Ладно, не хочешь, так не хочешь, никто не заставляет, — благоразумно заметила Лал, хотя ей было страшно жалко Марка. Снова выждав, она спросила: — Но почему?..

— Потому…

Уна не понимала, почему должна отчитываться перед этой участливой Лал, к тому же такой сплетницей и такой молодой, подумала Уна, забыв, что сама всего лишь на год старше. Но она чувствовала, что должна, пусть это и неправильно, пусть она виновата, по крайней мере, в пренебрежении чужими интересами, и не сможет объяснить это Марку.

Голос ее был похож на стенание; Уна постаралась, чтобы он звучал ровно и уверенно, властно приподнялась на локтях.

— Потому, видишь ли, что какой в этом смысл? — сказала она. — Если бы у него все было в порядке, мы никогда не встретились бы, а встреться, не смогли бы даже заговорить. Будь он в Риме, он не чувствовал бы себя так. Рим — вот его настоящая жизнь, а не это, даже он сам здесь — не он. Он снова станет собой, каким-то другим, только когда вернется. Всего лишь кажется, что мы друг друга знаем. Не знаем, нет.

— Думаю, отец и Зи-е тоже не были бы вместе, не посади их в одну клетку здесь. — Впрочем, Лал не стала развивать эту тему. Она не то чтобы не одобряла связь Делира и Зи-е, но та казалась ей какой-то нелепой.

— Но они останутся здесь, — сказала Уна. — А он — нет. — Она снова замолчала и наконец мрачно закончила: — И я не останусь, не выдержу.

Лал непроизвольно захотелось крепко обнять Уну или, по крайней мере, хлопнуть по плечу, но ее поразила мысль, что той может не понравиться, что ее трогают, во всяком случае чужие люди, некоторые из приходивших в Хольцарту были именно такими. Ах, вот в чем дело, подумала она, бедная Уна.

В целом Уна все больше сдавала под напором безудержной симпатии Лал к Марку и к ней самой, словно они были жертвами голода или землетрясения. И все же, к собственному удивлению, она тоже поуспокоилась.

— Ладно, не надо ничего говорить, — сказала она.

Уна не сомневалась, что Марк еще ничего не заметил, что он не понимает, как многого хочет от нее.