Сын менестреля. Грейси Линдсей - Арчибальд Джозеф Кронин

и «После трех пересъемок при свете юпитеров мир кажется таким темным. Я вымотался до предела, но полон решимости держаться до конца».

Я, грешным делом, решил, будто он забыл меня и все, что я для него сделал, когда в один прекрасный день, почти год спустя, в Меллингтон из Нью-Йорка был доставлен обитый металлом огромный ящик. Мы с Дугалом открыли ящик в сарае, и, развернув несчетное число слоев оберточной бумаги, я увидел потрясающую картину Дега «После ванны», относящуюся к позднему и лучшему периоду творчества художника, когда тот не жалел красок, чтобы передать всю прелесть обнаженной фигуры женщины, грациозно выходящей из ванны и тянущейся к полотенцу, что держит служанка.

Мы молча смотрели на картину, которая даже Дугала не оставила равнодушным, не говоря уже обо мне. Я чувствовал, что от радости сердце бьется как сумасшедшее и вот-вот выпрыгнет из груди.

— Должно быть, стоит кучу денег, сэр, — наконец произнес Дугал.

— Целое состояние, Дугал. На самом деле ей нет цены. По крайней мере, мне она явно не по карману. И именно этой картины не хватало в моей коллекции.

— Красивая вещь, сэр. Даже мне это видно. Только вот, — застенчиво посмотрел он на меня, — что скажут дамы, когда вы ее повесите?

— Ну, придется повышать уровень их образования, Дугал, — рассмеялся я, живо представив все замечания, которые мои дамы будут отпускать по поводу попки прекрасной купальщицы.

Войдя в дом, я написал Десмонду длинное восторженное письмо, где поблагодарил его за чудесный подарок и попросил все же выбрать время и черкнуть хотя бы пару слов о себе, ибо мы наслышаны о его успехах, но ничего не знаем о его личной жизни. Затем я сообщил ему последние новости, которые могли представлять для него интерес. Меня посетила мадам Донован, и я могу твердо сказать, что его дочурка в полном порядке. А вот каноник Дейли нездоров и даже получил отпуск по болезни. Мои сорванцы совершили очередной налет на клумбу с желтофиолью. Я начал новый роман, который Нэн сейчас срочно печатает на машинке. Жене моей после недавнего приступа, заставившего нас здорово поволноваться, сейчас гораздо лучше.

И в конце я снова настоятельно попросил его написать мне как можно скорее.

Запечатав письмо, я позвал Нэн, обожавшую длинные прогулки, пройтись со мной до деревни, чтобы отправить письмо.

— Нэнно, что скажешь о последнем шедевре? — спросил я.

— Очень красиво, — немного подумав, ответила она. — Но, честно говоря, хозяин, на мой вкус, даже чересчур красиво.

— А что, тебя больше устроил бы вид на приходскую церковь в Слифорде?

— Да, если его напишет Утрилло, — со смехом ответила она.

— Ну хватит о картинах! — взяв ее за руку, сказал я. — Я ужасно рад, что Десмонд наконец объявился. Хотя мне почему-то кажется, что он не слишком счастлив.

— Уверена, что несчастлив.

— Почему так?

— Когда он был священником, служителем Господа, то действительно был счастлив. А теперь он служитель американской киноиндустрии.

— Какая жалость, что Десмонд тогда встретил эту девицу и влюбился в нее! Хотя о мертвых нельзя говорить плохо.

— Какая жалость, что он оказался настолько слабым, чтобы увлечься ею. Любовь — это совсем другое, хозяин.

— Профессор, может быть, в таком случае вы соблаговолите растолковать мне природу сего нежного чувства?

— Непременно. Так вот, я люблю вас и осмелюсь надеяться, что вы любите меня. Но у нас обоих хватает силы духа, нравственности и понятия о приличиях, не говоря уже о любви к нашей дорогой мамочке, чтобы не запятнать себя. Десмонд же, как слабый человек, не прошел испытания на прочность. Теперь он изгой и обвиняет Всевышнего в том, в чем виноват исключительно сам. Он никогда не обретет мира в душе, пока не упадет ниц, чтобы молить о прощении.

— Именно так сказал мне итальянский падре на борту «Христофора Колумба», когда я говорил с ним о Десмонде.

Мы дошли до деревни, отправили письмо, и я спросил Нэн:

— Как насчет того, чтобы попить кофе в «Медном чайнике»? И полакомиться чудесными домашними пряниками?

— Замечательно! Принесем мамочке пряников. Она их обожает.

Обратно мы шли по Тропе каноника, молча держась за руки.

Надежда получить в скором времени ответ от Десмонда таяла с каждым днем. Из популярных еженедельников я узнал, что он занят, очень занят на съемках уже третьей картины, и перестал ждать. И действительно, более трех месяцев от Десмонда не было ни слуху ни духу, пока в один прекрасный день я не получил от него длинное и престранное послание.

Мой дорогой Алек!

Я так долго тебе не отвечал, поскольку просто-напросто не мог сообщить ничего хорошего. И действительно, мое душевное состояние оставляет желать лучшего. Я постоянно подавлен и чувствую себя несчастным, а мне не хочется обременять тебя своими невзгодами.

Знаешь, по-моему, бытующее сейчас романтическое представление о Голливуде — не более чем миф, взлелеянный для того, чтобы чарующая сила кинематографа заставляла людей толпиться у билетных касс. Могу со всей уверенностью заверить тебя, что на самом деле киносъемки — это тяжелая, изнурительная работа на износ, когда в слепящем белом свете тебе приходится из раза в раз повторять какое-то действие, или диалог, или эпизод, который в фильме займет всего минуту, а иногда и вовсе может быть вырезан. А если на тебя в данный момент не направлены слепящие огни юпитеров, то тогда ты сидишь в продуваемой всеми ветрами студии и уныло ждешь, когда тебя вызовут, или просматриваешь ежедневные газеты, чтобы узнать, что происходит в мире. Именно нечеловеческие условия толкают многих актеров, если, конечно, так можно назвать марионеток, которых дергает за ниточки режиссер с мегафоном, к безумным ночным эскападам, описание которых попадает потом на первые полосы газет, в очередной раз подкрепляя общепринятые представления о яркой и шикарной жизни в кино.

Все это мне пришлось испытать на себе, когда я начал сниматься в первом фильме. И я решил, что мне надо продержаться три года, чтобы сыграть в трех фильмах, на которые у меня подписан контракт, и заработать хорошие деньги, что позволит мне незаметно исчезнуть навсегда из этого фальшивого города с его мишурным блеском.

И сейчас я живу, стараясь держаться выбранной линии, а Фрэнк Халтон, один из моих немногих друзей в этой пустыне, дает мне хорошие советы и прекрасно ведет мои дела. Фрэнк постоянно уговаривает меня хоть чуть-чуть расслабиться, поиграть в гольф в Бель-Эйре или вступить в теннисный клуб в Палм-Спрингсе. Он даже посоветовал мне выбрать хорошую девушку из толпы смазливых старлеток — бедных пустоголовых кукол, — которые постоянно вьются