Число власти - Андрей Воронин
Шрифт:
Интервал:
— Надо было знать, с кем связываетесь, — сказал он, проверяя обойму “глока”. — Это вам не свидетели Иеговы. Это Паштет. Он не дожил бы до своих лет, если бы оставлял без внимания такие выходки, как убийство его людей и поджог его дома. Вы, Эдуард Альбертович, объявили войну одному из самых крепких и воинственных криминальных бригадиров Москвы. А этот человек воспринимает подобные вещи всерьез: воевать так воевать. Вы к этому готовы? По-моему, нет.
— Но что же делать? — с трудом шевеля синими, как у лежалого покойника, губами, пробормотал Шершнев, суетливо протирая абсолютно не нуждавшиеся в этом стекла очков.
— Выходить с поднятыми руками и просить пардону, — посоветовал Глеб. — Компенсировать убытки, оплачивать моральный ущерб... В общем, дорого обойдется. Если вообще обойдется.
— А он? — спросил Шершнев, указывая на Мансурова.
— А о нем забудьте. Вы его никогда не видели, вам ясно?
— Но... Но они же требуют его!
— Да, — сочувственно сказал Глеб. — Со зла, под горячую руку, могут и шлепнуть. А могут и не шлепнуть... Но если отдадите его, вас шлепнут обязательно. Зачем Паштету свидетели?
— О Господи! — ломая руки, простонал Шершнев.
— Не поможет, — скептически произнес Глеб. — Вы слишком долго эксплуатировали его в коммерческих целях, чтобы он теперь откликнулся.
Костлявый охранник вдруг встал с кресла, подошел к окну и, отодвинув занавеску, прильнул к темному стеклу. Глеб не успел окликнуть этого идиота: снаружи, разорвав темноту, ударила короткая очередь. В комнату со звоном полетело битое стекло, сырой ночной ветерок шевельнул расстеленную на столе старую пожелтевшую газету. Охранник выронил мелкашку, вцепился руками в занавеску и вместе с ней обрушился на пол, сшибив с подоконника гипсового олененка Бемби, который с треском разлетелся на куски, ударившись об пол. Сиверов оттолкнул торчавшего посреди комнаты Мансурова к стене и метнулся следом, гадая, есть ли под тонкими досками обшивки бревна или дом собран из пустотелых дощатых щитов.
— Выходите, уроды! — закричали снаружи. — Отдавайте математика и проваливайте! Стрелять не будем! Выходите, дом окружен!
Охранник, присланный в качестве парламентера, сидел на пороге, скорчившись и прикрывая голову скрещенными руками. Шершнев сидел на корточках в углу, трусливо поблескивая оттуда стеклами очков. Губы у него дрожали. Снаружи дали еще одну очередь — поверх голов, для острастки, так, чтобы не задеть драгоценного математика. Пули коротко простучали по крыше, от которой оторвался большой осколок шифера.
— Лучше сами выходите! — крикнули из темноты. — Если мы войдем, вам мало не покажется!
— Надо уходить, — сказал Глеб, обращаясь к Мансурову. — Держитесь меня, не отставайте. И снимите, наконец, этот халат!
— Я с вами, — быстро сказал из своего угла Шершнев.
— Как хотите, — ответил Глеб. — Как сумеете.
Мансуров возился рядом, сдирая с себя белый халат. Глеб дотянулся до выключателя и погасил свет. Сейчас же, будто по сигналу, из темноты ударили автоматы. Пули колотили в стены и крушили оконные стекла. Сквозь автоматные очереди то и дело прорывались хлесткие щелчки пистолетных выстрелов и басовитое бабаханье дробовиков. Бандиты поливали дом огнем со всех сторон, отбивая у осажденных желание прыгать в окна, отстреливаться и вообще совершать глупости. Глеб понял, каким будет продолжение: пока обитатели дачи будут корчиться по углам, пряча головы в коленях, несколько человек из бригады Паштета спокойно войдут в двери, включат свет, заберут Мансурова, а остальных перебьют, как собак. Чего проще! Следовательно, по дверям никто не стреляет...
— За мной, — сказал он и дернул Мансурова за рукав.
* * *
— Странно, — с одышкой сказал Глеб, привалившись плечом к толстому, почти невидимому в темноте сосновому стволу.
Ствол был шершавый и теплый, как нога великана. От него едва ощутимо пахло живицей и пылью. Окружающее, как всегда по ночам, выглядело серым и плоским, как на засвеченной черно-белой фотографии. Серый и плоский Мансуров полулежал на земле, опираясь спиной и затылком о сероватый, будто из картона вырезанный, ствол, и тяжело, с присвистом и всхлипываниями, втягивал в себя воздух. Бегун из него был никакой, в этом Глеб убедился сразу. “Еще немного, и его не понадобится убивать, — подумал Сиверов, меняя обойму в пистолете. — Сам помрет. От инфаркта. Или там от острой сердечной недостаточности. И зачем, спрашивается, я тащу его с собой?”
— Что... — с хриплым хлюпаньем спросил Мансуров. — Что вам... странно?
— Странный ты человек, Мансуров, — сказал Глеб, глядя в ту сторону, где над гребнем невысокого пологого холма просвечивало сквозь частокол сосновых стволов дымно-оранжевое зарево. — Где ты, там и трупы. Странно! Ведь ты же ученый, так? Наверное, когда садился за работу, думал осчастливить человечество. Ты ему — безграничную власть над природой, а оно тебе — почет, уважение, деньжат соответственно, а в перспективе — вечную память. Так ведь?
Среди сосен наверху блеснул луч карманного фонаря. Не обнаружив среди трупов на даче своего математика, Паштет не смирился с поражением.
Сиверов тщательно прицелился, держа пистолет обеими руками, и плавно спустил курок. “Глок” деликатно кашлянул, фонарь кувыркнулся, мигнул и пропал из вида.
— Так, — сказал Мансуров. Он никак не мог отдышаться, и это было плохо.
— Вот я и говорю — странно, — повторил Глеб. — Ведь ничего же, кроме беды, человечеству от твоего открытия не видно. Почему так?
— Не знаю, — сказал Мансуров. — Не мне об этом судить. И, уж подавно, не вам.
— Очень удобная позиция, — сказал Глеб. — С высот чистого знания, так сказать...
Он вдруг понял, зачем тащил этого человека с собой. А что, если они с Потапчуком действительно проглядели что-то важное? Что, если не учли чего-то главного? Безграничная власть над природой... Это ведь просто слова, заезженный штамп, изрядно стершийся от частого употребления. А что, если это действительно так? Безграничная власть... А вдруг?..
— Не понимаю, — сердито сказал Мансуров. — Где ваши люди? Почему никто не остановит этих бандитов? Вы что, приехали за мной без сопровождения? Один?
— Угу, — рассеянно пробормотал Глеб, глядя на зарево пожара и думая о своем. — Без ансамбля.
— Тут нет ничего смешного, — строго сказал Мансуров. — Это вопиющая халатность! Вы понимаете, что, если меня убьют, мир лишится величайшего в истории открытия?
Глеб усмехнулся, зная, что Мансуров не увидит его улыбки, и посмотрел на математика сверху вниз.
— Понимаю, — сказал задумчиво Глеб. — Я как раз сейчас пытаюсь решить, хорошо это или плохо, если тебя убьют и мир лишится величайшего открытия.
— Мне кажется, рассуждать — не ваша специальность, — сухо заявил Мансуров. — Ваше дело — в целости и сохранности доставить меня к тем, кто разбирается в этих вопросах лучше вас. И должен вам заметить, что даже с этой элементарной работой вы справляетесь отвратительно. Имейте в виду, как только доберемся до места, я сразу доложу о допущенных вами просчетах.
Поделиться книгой в соц сетях:
Обратите внимание, что комментарий должен быть не короче 20 символов. Покажите уважение к себе и другим пользователям!