Я, Мона Лиза - Джинн Калогридис

— Значит, пятое марта, — сказал отец таким зловещим и непререкаемым тоном, что ни мой жених, ни я не решились ничего добавить.

Целую неделю отец отказывался оставлять нас одних после ужина — но вскоре Франческо, видимо, договорился с ним, ибо я снова была отдана на милость своего суженого.

Теперь, когда он узнал, что я беременна, все подарки прекратились. Он требовал, чтобы я сама молила о близости, ведь теперешнее мое положение было явным последствием моего распутства. Я обзывала себя самыми последними словами: шлюхой, потаскушкой, развратницей.

Я боялась сломиться, с ужасом ожидая пятого марта.

Этот день настал слишком быстро. Утро выдалось сырое и прохладное, и все же в воздухе чувствовалась весна; по серо-синему небу плыли тучные облака. Я легко могла бы проехать на белой лошади через мост к дому Франческо, но мы предполагали, что день будет холодным, поэтому я, отец и Дзалумма поехали в карете, а дядя Лауро с женой и детьми следовали за нами в фургоне.

На мне было ярко-синее бархатное платье с широким парчовым поясом того же цвета. Талия к тому времени уже расплылась, поэтому пояс я застегнула прямо под грудью. Дзалумма уверила меня, что именно так его и следует носить. Франческо подарил мне золотое ожерелье с сапфирами и такой дорогой головной убор, что от одного его вида я начала нервничать — это была россыпь мелких бриллиантов на тончайшей золотой сеточке. Стоило мне повернуть голову, как бриллианты начинали сиять на солнце и я краем глаза видела вспышки радужных лучиков. Церемония проходила утром, меня, как обычно, подташнивало, и я высунулась из окна, чтобы подышать прохладным воздухом.

Мы проехали по виа Маджио и направились на восток, оставив позади мой родной район. Проехали по заполненному людьми мосту Понте Веккио. Мужчины и мальчишки, завидев нашу карету, убранную белым атласом, принимались выкрикивать — кто шутки, кто поздравления, кто непристойности.

Я оговорила маршрут заранее. Вознице было бы удобнее проехать по мосту Санта-Тринита, но я не могла даже смотреть в ту сторону — невольно приходили мысли о гибели Джулиано.

Мы достигли окрестностей церкви Санта-Мария Новелла, затем повернули на восток на виа Ваккарекья, где располагались все лавки, торговавшие шелком, включая лавку Франческо. Все они выстроились в тени башни гильдии шелковых фабрикантов.

Дом моего мужа, впервые мною увиденный, находился на боковой улице, за черными железными воротами, и был построен специально для Франческо и его первой жены в классическом римском стиле, из бледно-серого камня, казавшегося на ярком солнце почти белым. Четырехугольное, внушительное и строгое здание поднималось на четыре этажа и было обращено фасадом к северу и задней стеной к моему родному дому.

Когда мы приближались к воротам, я услышала крик. Вперед вышел Франческо. Он поднял ладонь с растопыренными пальцами, указывая, что нам следует остановиться. Рядом с ним, закутанные в темные плащи, стояли трое темноволосых мужчин, его братья, и сгорбленный старик отец.

Я бросила взгляд на дорогу. Через всю улицу, прямо по плитняку, была протянута гирлянда из атласных ленточек, белых и синих. Очевидно, она заменяла цветы, еще не распустившиеся после зимы.

Под громкие крики и улюлюканье братьев Франческо, смущенно улыбаясь, вышел на середину и потянул за одну-единственную ленточку. Гирлянда внезапно распалась в самом центре, все зааплодировали, а Франческо поспешил оттянуть половинки в разные стороны, чтобы наша карета могла проехать.

Он сделал все довольно ловко; в конце концов, у него было достаточно практики. Я стала его третьей супругой. Первая умерла при родах, вторую унесла лихорадка. Уж кто-кто, а я понимала их желание поскорее покинуть этот свет.

Железные ворота распахнулись. Франческо с братьями выехали верхом на лошадях, а за ними появились два фургона родственников. Моя свадебная карета, в точности как карета моих двух предшественниц, направилась на восток, держа курс на огромный кирпично-оранжевый купол Санта-Мария дель Фьоре. Я снова высунулась из открытого окна, радуясь, что воздух по-прежнему несет прохладу и даже становится все холоднее с каждой минутой. Небо быстро затягивали тяжелые серые облака.

Отец повторил старую пословицу: «Промокшая невеста — счастливая невеста». Считалось, что дождь в день свадьбы приносит удачу.

Наконец мы выкатили на огромную Соборную площадь и остановились. Нужно было подождать, пока Франческо со всем своим семейством войдет первым в баптистерий Сан-Джованни, построенный на месте древнего храма в честь Марса. Именно здесь все добропорядочные флорентийцы принимали крещение во младенчестве и заключали браки, став взрослыми.

Пока мой нареченный с гостями рассаживались внутри, я ждала, как мне казалось, бесконечно долго, борясь с нервами и тошнотой. И как раз в ту секунду, когда я поняла, что мне сейчас станет плохо, подали сигнал, и я была вынуждена взять себя в руки. Дзалумма держала мой шлейф, когда я выходила из кареты. Отец, измученный и взволнованный, взял меня под руку.

Мы вошли вместе с ним в поразительные двери Гиберти. Всю свою жизнь я прожила в этом городе и только однажды переступала порог этого восьмиугольного каменного сооружения. Я шла по мраморным полам, украшенным спиралями и изображениями грифонов, смотрела на золотые стены и не могла оторвать взгляд от золоченого купола и сияющих канделябров.

Перед белым мраморным алтарем стояли священник и Франческо — почтительный и нежный, но не теряющий достоинства.

Я шла к алтарю, чувствуя тяжесть длинного бархатного шлейфа, сияние бриллиантов, мерцание тонкого белого шелка, вытянутого из рукавов. А передо мной переливалась всеми оттенками голубого, красного и оранжевого мозаика с изображением Страшного суда, где грешники, терзаемые дьяволами, мучились в аду.

Отец крепко держал меня за локоть, чересчур крепко, пока не пришла минута отдавать невесту. Вручив меня Франческо, он отступил назад и заплакал.

Последовала бесконечная месса. Я запиналась, произнося известные мне с детства молитвы, слушала проповедь священника и не понимала ни слова. Чем дольше я стояла, тем больше боялась, что потеряю сознание; каждый раз, опускаясь на колени, я была уверена, что уже не смогу подняться.

Наконец прозвучал вопрос священника:

— Согласна ли ты…

От Франческо пахло розмарином. Я взглянула на него, такого обманчиво нежного, и увидела свое несчастливое, холодное будущее. Вырастет мой ребенок, состарится отец, а память о Джулиано совсем померкнет.

— Согласна, — сказала я и сама удивилась, как громко и четко прозвучало это слово. Да, согласна, пока жив отец. А потом мы с моим ребенком сможем убежать.

Принесли кольцо — еще один простой тоненький золотой ободок, слабо сверкнувший при свете свечей. Это кольцо оказалось слишком тесным, но Франческо с силой надел его. Я не позволила себе поморщиться.

Новобрачный сдержанно и робко поцеловал меня. Последовали и другие многочисленные поцелуи малознакомых мне людей.