Время жестоких чудес - Артем Лунин

Проди провел коня в пролом, односложно отвечая на хриплые приветствия. Караван шел следом, лошади осторожно ступали по горелым обломкам, косились диковато, испуганно всхрапывали.

Алек остался стоять, остро чувствуя боль, кровь, смерть…

Пегас нервно фыркнул и дернул узду, Алек очнулся, успокаивающе похлопал жеребца по шее и прошел в город. Кто-то принял у него груз и коня, Алек уточнил, что это его личная скотина, мальчишка-конюший обещал позаботиться как следует. Молодой вой спросил у кого-то, где находится травный дом – мог бы и не спрашивать, ореол боли был виден издалека.

В травном доме было тесно. Стонали раненые, кто-то хрипло просил пить, лекари сбивались с ног. Пахло кровью, потом и лечебными травами.

Незнакомый целитель пихнул ему в руки ковш, махнул рукой на ряд лавок. Алек пошел между лавками, ковш очень скоро опустел. Незнакомые лица, искаженные болью.

А это лицо очень спокойное и смутно знакомое. Такое бледное мальчишеское лицо на белом полотне подушки, словно нимбом обрамленное гривой солнечных вьющихся волос… струйка черной крови в уголке чуть скривившихся в затаенной улыбке губ…

Весельчак и задира Олэн, парень из Мечты, ставший войем года на два раньше Алека, глядел в потолок и не откликнулся. Алек уже знал, но все же дотронулся до холодеющей руки.

Он постоял, глядя в лицо, похожее на икону. Осенил мертвого Знаком, закрыл ему глаза и накрыл лицо простыней. Поднял ковш и пошел дальше…

Через несколько дней городьба деревни была отстроена. Прознатчики доносили о войске, перешедшем Мету и вставшем лагерем недалеко от пепелищ.

Войско по меньшей мере вдвое превосходило то, что штурмовало городок.

Алек при первой возможности вернулся в Полесье…

– Ты сегодня был таким…

– Да. Извини. Просто хотел забыть то, что видел там.

– Ничего. Я же тебя люблю. Глупенький.

– Я исправлю свою ошибку…

– Цыц, руки прочь! Исправитель нашелся!

– Я так раскаиваюсь…

– Перестань, кому говорю! Ты хоть на минутку можешь стать серьезным?!

– Рядом с тобой? Шутишь. Ладно, на минуту, но не больше.

– Я боюсь разговора с матерью…

– Ну и не говори.

– Но я должна.

– Тогда скажи. Кстати, минута истекла.

– Ты… Ты опять надо мной издеваешься!

– Нет, что ты. Издеваются вот так… Тихо, люди услышат…

Традиция учительства во фременских племенах удивительно схожа с доктриной имперского священства «Учиться и Учить». У воличей учитель отвечает за всех своих учеников, а в обязанности старшего ученика вменено присматривать за младшими, при необходимости подменяя учителя.

Айрин че Вайлэ

«Обычаи человеческих и нечеловеческих племен»

Глава «Чудны обычаи Фременов»

Гном полулежал, опершись на ствол вяза, покусывал травинку. Он не любил бездельничать, но сейчас он был занят весьма серьезным делом.

Он учил.

Спорим, что у него лопнет терпение раньше, чем Самсон поймает очередную рыбину?

Спорим, на твой кусок пирога, что у тебя лопнет терпение раньше чем у него хоть что-нибудь получится?

Гном улыбнулся облакам. Двоюродная сестра терпением не отличалась. Она издала телепатический сигнал, который въяве прозвучал бы как обиженное молчание.

– Не получается! – звенящим голосом выкрикнул Гарий, смахивая пот. Пестрый камешек, танцующий в воздухе, опустился на причудливой формы валун. Гарий смотрел на камешек, как на заклятого врага.

– Сосредоточься как следует, – меланхолично отозвался Гном, подражая наставнику Майнусу. Камешек снова запрыгал в воздухе, но недостаточно быстро.

– Не могу!.. Этот мешает!..

«Этот» прыгал по брюхо в воде, поднимая тучу брызг, азартно ворчал. Старый медведь ловил рыбу.

– Не обращай на него внимания. В бою будет больше помех.

Еще одна «помеха» спрыгнула с дерева. Гарий покосился на Шанку и отчего-то покраснел. Самое любопытное, что она покраснела тоже. Гном с интересом ждал продолжения, но «ученик» снова уставился на камешек, а кузина – на горизонт.

– Скоро у меня хоть что-то будет получаться? – поинтересовался Гарий.

– Традиция учительства запрещает отвечать на подобные вопросы.

Гарий приуныл.

– Но тебе я скажу…

Гарий приободрился.

– Скоро.

Камешек снова упал, Гарий бросился на «учителя», но тот ждал этого и легко уклонился. Мальчишка споткнулся о корень, проехался по траве, вскочил.

– Угомонись, – лениво сказал Гном. – Ты со мной не сладишь.

– Вот погогди у мен-ня, стану в Живе силь-ным, как Аллекс-сандр, вотттогдато тебя взздую! – запальчиво выкрикнул тот, от волнения заикаясь.

– Этто-тто я и ххотел усллышать, а теперрь зза ррабботу, – передразнивая его, сказал Гном. Гарий сопел, с яростью глядел исподлобья, сжимал кулаки.

– Представь себе, что это не камешек, а я. Сосредоточься и метни свой гнев.

Гарий резко развернулся, выбросил вперед руку…

Пестрый камешек пулей улетел с валуна и булькнул в реку.

И мало того!..

Валун, который весил больше, чем они трое вместе взятые, покачнулся и тяжело пополз вниз, вызывая каменные ручейки осыпей.

– Что ж, неплохо для начала, – пробормотал Гном, поудобнее устраиваясь у вяза. – Но больше так не делай. Не бросай себя в Узор рукой, а то останешься без руки.

Гарий, открыв рот, неверяще смотрел на поверженного исполина. Перевел взгляд на свою руку. Ладонь слегка саднила, на коже густо высыпали красные точки, выступили вены. Вдруг шлепнулись капли крови.

– Проводник и твари его! – Шанка подскочила, велела ему задрать голову, принесла воды.

– Коротерная леакция, – авторитетно заметил Гном, скрывая беспокойство.

– Хоректерная, – поправила двоюродная сестра, суетясь вокруг.

– У медя уде быда, – прогнусавил Гарий. Сглотнул кровь. – Была уже эта леакция холерная…

– Да, мне Селли говорила…

– Что за Селли? – заинтересовался Гном.

– Догго рассказывать…

– Салия и Гарий, – вполголоса, как бы про себя, произнесла девочка таким тоном, каким говорят «тили-тили-тесто». Уши у Гария опять запылали.

– Да, хорошо звучит, – одобрил Гном…

Полотно истории плетется из множества нитей – действий многих людей. Мы знаем, как поступил человек, стоявший в точке максимального напряжения Узла Судьбы, но нам неведомы истинные мотивы определившего дальнейшую историю мира поступка. Историки – и спекулянты от истории будут строить догадки, и некоторые догадки понравятся и приживутся в общественном мнении, их впишут в книги и станут говорить, что «сие всем известно»…