Если бы мы были злодеями - М. Л. Рио

– На самом деле это один из самых страстных моментов пьесы. На сцене появляются два наиболее могущественных персонажа!.. Ставки настолько высоки, насколько только возможно, поэтому я не хочу чувствовать себя так, будто наблюдаю за дешевым пикапом в баре, как в прошлый раз, – говорила она.

Мередит и Джеймс молча слушали. Когда она закончила, они поднялись на ноги. Их головы были опущены, они не смотрели друг на друга.

После того как Джеймс сломал мне нос, отношение Мередит к парню коренным образом изменилось, что, несомненно, способствовало полному отсутствию химии между ними.

Филиппа скормила им реплику, причем не свою, а чужую, но Гвендолин такие мелочи не волновали. Мередит и Джеймс тупо повторили свой диалог. Они одеревенело двигались и неловко жестикулировали – на них было просто больно смотреть. Их голоса звучали ровно, плоско. Я поморщился, уставившись в пол.

Филиппа рядом со мной наблюдала за происходящим с жалостью и отвращением на лице.

– Стоп, стоп, стоп! – крикнула Гвендолин, махнув рукой.

Мередит и ее партнер с благодарностью отодвинулись друг от друга, как однополярные магниты. Она скрестила руки на груди, он хмуро смотрел в сторону.

– Что с вами такое?! – воскликнула Гвендолин.

Мередит напряглась. Джеймс почувствовал ее нервозность, но не шелохнулся: он и не взглянул на нее. Гвендолин уперла руки в бока и поцокала языком.

– Здесь что-то явно не так, – сказала она. – Я докопаюсь до сути, но сперва давайте поговорим о самой сцене. Что в ней происходит? Мередит?

– Гонерилье нужна помощь Эдмунда, поэтому она подкупает его единственным известным ей способом, – проговорила та.

– Конечно, – кивнула Гвендолин. – Но это хороший ответ, если ты мертв от шеи и ниже. Джеймс? Сейчас мы выслушаем тебя. Как насчет Эдмунда?

– Он видит иной способ заполучить то, что хочет, и пользуется тем, что она ему дает, – произнес он бесцветным голосом.

– О’кей. Интересная версия. Но, по-моему, чушь собачья, – фыркнула Гвендолин, и я удивленно поднял голову, оторвавшись от созерцания своих ботинок. – В сцене явно не хватает чего-то, и вы по какой-то причине не может это поймать, хотя все находится прямо у вас перед носом, – продолжала она. – Гонерилья не намеревается убивать своего мужа, только чтобы заполучить нового капитана, и Эдмунд не собирается терять титул, если только не будет более убедительного предложения. Но почему они все-таки поступают так, как нам уже известно из пьесы?

Никто не ответил. Гвендолин крутанулась вокруг своей оси и громко сказала:

– Ради Бога, Оливер! – Я вздрогнул. – Я знаю, что ты знаешь.

Она сделала паузу и продекламировала:

– «…распутство и убийство

Согласнее живут, чем дым с огнем»[88].

Старая знакомая строчка из «Перикла» пронеслась у меня в голове.

– Желание? – опасливо предположил я, боясь и угадать, и ошибиться одновременно.

– Желание! – рявкнула она и погрозила кулаком Джеймсу и Мередит. – Страсть! Если вы играете лишь логику, а не чувства, сцена не сработает! – Она снова помахала им обоим. – Ясно, что вы двое ничего не чувствуете, поэтому нам придется кое-что исправить. Но как? Во-первых, мы стоим лицом друг к другу. – Она взяла Джеймса за плечи, резко развернула, и он оказался нос к носу Мередит. – Теперь мы избавляемся от прочей чепухи и начинаем говорить как живые люди. Перестань повторять «Эдмунд», как будто он – парень, которого ты встретила на вечеринке. Дело не в нем, а в тебе.

Мередит и Джеймс продолжали тупо глазеть на Гвендолин.

– Нет! – раздраженно воскликнула она. – Смотрите друг на друга, а не на меня!

Они неохотно подчинились.

– Хорошо. А теперь сделайте это по-настоящему. – Гвендолин подождала несколько секунд, пока они сердито таращились друг на друга, и добавила: – Нет, не так. Вам незачем играть в гляделки.

– Ничего не получается, – отрезала Мередит.

– А почему? – спросила Гвендолин. – Вы двое не любите друг друга прямо сейчас, да? Вот что чертовски плохо! – Она вздохнула. – Ребята, я вижу вас насквозь, потому что прожила долгую и бурную жизнь. Предположим, что у вас внезапно возникло желание: вы даже не обязаны нравиться друг другу. Слышали когда-нибудь о сексе из ненависти?

Филиппа рядом со мной издала тихий звук, имитирующий рвотный позыв. Я подавил нервный смешок.

– Продолжайте смотреть друг на друга, но остановите меня, если я ошибаюсь. Джеймс, тебе не нравится Мередит. А почему? Она прекрасна. Она умна. Она вспыльчива. Я думаю, она запугивает тебя, а ты не любишь, когда тебя запугивают. Но это еще далеко не все, верно?

Очередной провокационный вопрос. Гвендолин не унималась, она начала медленно кружить вокруг Мередит и Джеймса, словно крадущаяся по лесу дикая кошка.

– Ты смотришь на нее так, будто она тебе противна, но я тебе не верю. Полагаю, она привлекает тебя, как привлекает любого живого мужчину. Когда ты смотришь на нее, ты не можешь избавиться от грязных сексуальных мыслей, и тогда ты начинаешь испытывать отвращение к себе.

Джеймс сжал кулаки. Я видел, как осторожно он дышит – вдох-выдох, вдох-выдох, – его грудь медленно и размеренно поднималась и опускалась.

– А еще есть мисс Мередит, – замурлыкала Гвендолин. – Ты привыкла, что каждый парень, мимо которого ты проходишь, смотрит на тебя, как на богиню. Ты не боишься быть грязной и сексуальной, но в чем же дело? Вероятно, ты оскорблена тем, что Джеймс сопротивляется. Он – единственный парень, которого ты не можешь поиметь. Вот мы и докопались до главной причины твоей похоти. Насколько сильно ты его хочешь?

В отличие от Джеймса Мередит, казалось, вообще не дышала. Она стояла, выпрямившись и свирепо глядя на него: брови плотно сдвинуты, на каждой щеке – яркая розовая полоска. Я знал такой взгляд: тот же дерзкий, обжигающий взгляд, которым она одарила меня на лестнице во время вечеринки после «Цезаря».

Что-то шевельнулось у меня в груди.

– Теперь смотрите друг на друга, но не в глаза, – наставляла Гвендолин. – Мне надо, чтобы вы забыли о зрительном контакте. Изучайте каждый дюйм тела своего партнера. Начинайте. Но не торопитесь.

Они повиновались. Они смотрели друг на друга пристально, снисходительно, и я следил за ними – и видел то, что видели они. Линия подбородка Джеймса, треугольник гладкой кожи в V-образном вырезе ворота. Тыльная сторона ладоней, тонкие кости и вены, четкие, будто вырезанные самим Микеланджело. И Мередит – нежно-розовый, как раковина, рот, изгиб шеи, наклон плеч. Крошечный след от моих зубов на запястье. Вспышка тревоги пробежала по каждому нерву моего тела.

– А сейчас посмотрите друг другу в глаза, – велела Гвендолин. – Только по-настоящему. Филиппа?