Казачий алтарь - Владимир Павлович Бутенко

Изредка расступались полянки, и справа, на восточной окраине, на скатах холмов становилась видна панорама боя: вспыхивали зарницы орудийных залпов, чертили даль трассирующие пули, звёздочками загорались одиночные выстрелы винтовок, басовитый гул, треск, поквакивание миномётов — вся эта страшная музыка войны разносилась, несмотря на вьюгу, на многие километры. Полки Короткова и Львова усилили натиск, прикрывая выдвижение соседних подразделений.

Дошли до полугоры. На затаённой окраине по-прежнему не слышалось выстрелов. Вероятно, немцы ничего не заподозрили. Только один раз сверху, с крайней улочки, донеслись отрывистые, тревожные возгласы. Похоже, постовые о чём-то спорили. А затем затарахтел и вскоре стих, удаляясь, мотоцикл на гусеничном ходу.

Сунув руку под полу полушубка, Асланбек осветил фонариком свои трофейные часы и встревожился:

— Надо быстрей!

Из-за деревьев прокрались к низкокрышей хатёнке, обнесённой изгородью. Ощутимей стали запахи гари и сажи. За черепичной крышей край неба обжигали рыжие крылья пожара — там, в центре города, ревели машины и танки. А здесь, в окраинной глухомани, на Мамайке и вблизи Форштадта, было бы совсем спокойно, если б не лай цепняков. На стук в закрытое фанерой окно откликнулся девичий голосок:

— Кто это?

— Свои. Немцы есть поблизости? — спросил Фрол, припадая лицом к ледяной раме.

— Не знаю.

— Дубина! — шикнул Лука, становясь к окну. — Кто ж так молвит? Ровно на свиданье манишь... Дочка! Скажи, где тут фрицы окопались?

— Мы с братиком два дня из хаты не выходим. Боимся...

Зауров отрядил Тараса и Якова к соседнему дому. Лохматый кривоногий пёс был спущен с цепи и рванул кубанца за штанину. Отогнав его, автоматчики достучались до хозяйки. Немолодая женщина заплакала, увидев красноармейцев. Сбивчиво рассказала, что днём немцы расставили пулемёты вдоль улицы, а всех жителей, кто был дома, заставили рыть траншею.

Прячась за строениями, углубились в город квартала на три. С автоматами на изготовку пересекли переулок и оказались у глубокого яра, вдоль которого тянулась череда хат.

— Э, дьявол! Проскочили... — ругнулся Яков. — Это уже Форштадт. Вон, слева, роддом горит. Я видал, как его утром поджигали.

— Что-то ты, партизан, путаешь, — упрекнул Асланбек. — А хвалился, что город знаешь!

— Ночь путает... У меня тоже два глаза!

— Ты не обижайся. Нам гулять некогда! — с заметным акцентом проговорил Асланбек.

К рубежу вражеской обороны вернулись незаметно, залегли за каменным забором. Позади, в потаённых недрах города, точно грохотал камнепад — двигалась, скорей всего, уходила военная техника. Огненные хвосты мели по низкому небосводу. А впереди, на расстоянии броска гранаты, — пулемётные расчёты немцев, самоходка, прогревающая двигатель, крикливые непонятные фразы. Где только не коротавший ночи, ночи скитаний и смертельного риска, Яков в отличие от солдат не шарахался от малейшего шума, не суетился. Опытный фронтовик, хлебнувший лиха (особенно если был ранен), обретает труднообъяснимое ощущение опасности, заставляющее действовать интуитивно. Яков осознавал серьёзность задания и в то же время прикидывал, куда отходить, если бой окажется затяжным, кого из автоматчиков следует держаться (Тарас и Фрол ему приглянулись больше других), как быть, если штурм не удастся.

Недаром в старину говаривали: лют мороз ворога страшней. Час лежания на зимней земле, под нагайками злючей метели сносился автоматчиками из последних сил!

Стефан, скорчившийся рядом, жаловался Якову:

— Не чую ног. Как бы не загубил...

Зауров по цепи передал фляжку с водкой. Обратно она вернулась пустая. Но едва ли кто из солдат ощутил хмель — всего лишь слабое, плескучее тепло, тут же истаявшее на ветру.

Ровно в два часа ночи, как приказал сержант, автоматчики приготовились к бою. Но там, в подгорье, где сосредоточились батальоны, сколько ни прислушивались, цепенело безмолвие. Сверили часы — они шли слаженно. Значит, командование изменило план. Хотя на восточной окраине бой не стихал, перекатывалась канонада, кромсало поднебесье лихое зарево.

Ракеты тремя белыми голубями высоко взмыли над ставропольским предместьем! Штурм начался с опозданием ровно на час ввиду неготовности одного из батальонов. И — одновременно в полосе наступления бросились вперёд сотни бойцов...

Когда рядом стрельба усилилась, Асланбек приподнялся, крикнул:

— Отделение! К бою!

Взрывы гранат и яростные дружные очереди повергли немцев в панику. Они бросили позиции и под прикрытием самоходки отступили к центру города. Слева и справа завязали уличные бои солдаты из других рот. Огненный вал штурма всё шире захватывал юго-восточную окраину Ставрополя.

В горловине улицы автоматчики столкнулись с отрядом немцев. Последнее, что запомнил Яков, — долетевший с ветром запах бензина. Очевидно, это были факельщики. Он успел навскидку выстрелить из карабина. И вместе с грохотом взрыва земля ушла из-под ног...

Ночная атака полка Гервасиева развивалась стремительно. Благодаря численному перевесу красноармейцы смяли оборонительные редуты, а некоторые захватили врасплох. Обескураженные немцы таращили глаза: не с неба ли спустилась эта отчаянная русская армия?

Отделения автоматчиков просачивались к центральным кварталам, дезориентируя командование немецкого гарнизона. Смелыми выпадами подразделения 3-го батальона атаковали то на Осетинке, то в районе тюрьмы, неподалёку от здания сельхозинститута, где располагался немецкий госпиталь. Ставрополь наполнялся красноармейцами. Между тем противник оказывал сопротивление, опомнившись и действуя уже осмысленно. Он отводил свои части по Кавалерийской улице к Бибертовой даче и далее, в северо-западном направлении, к станицам Рождественской и Новотроицкой. При этом сражение на восточной окраине, вблизи вокзала и Мутнянского яра, не только не ослабло, а получило неожиданное продолжение: немцы предприняли контратаку, бросив вперёд танки. Лихая вылазка оказалась роковой. Большинство бронемашин было подбито, ряды обороняющихся редели, и дальнейшая борьба за город утратила смысл...

К рассвету батальон капитана Атарина окончательно выдавил немцев из центра. Гервасиев сообщил об этом по рации комдиву Селиверстову. Затем — командующему армией Хоменко. Через полчаса сам полковник вышел на связь, предупредил:

— Теперь ваша главная задача — прикрыть город с юга и запада. Немецкая колонна уже на подходе.

— Там мой второй батальон, — доложил Гервасиев. — Артиллерийские расчёты. Прошу разрешения направить туда и первый батальон.

— Направляй! Добьём фрицев своими силами. Только держи центр! При возможности переброшу к вам артдивизион.

До самого полудня сжимала Ставрополь огненная дуга сражения, — полки Короткова и Львова теснили вражеские части к Таитянскому яру, откуда оттягивались они к станции Пелагиада, а на противоположном краю города батальоны Гервасиева, наоборот, оборонялись, встретив немецкий полк, усиленный бронетехникой.

Ситуация резко изменилась к вечеру. Очевидно, из-за опасности окружения немцы вышли из боя, отступили. Дивизия Селиверстова, выполнив тяжелейшую задачу, закрепилась в Ставрополе.

А сумрачные улицы и дворы продолжал прочёсывать батальон Атарина, пока однополчане бились на южной окраине