Казачий алтарь - Владимир Павлович Бутенко

с подошедшим вражеским подкреплением. Выявлять и уничтожать немцев помогали жители, вооружённые группы комсомольцев. Судя по всему, сбежавшие из города немецкие интенданты не ожидали столь быстрой развязки. Остались горы имущества, консервов, обмундирования и оружия. В одном из подвалов автоматчики обнаружили питейный склад. Весть мигом пронеслась по всему батальону. Шнапс разбирали ящиками. После боя сам Бог велел отвести душу...

На проспекте, у входа в горсад, несмотря на дымную заволочь и отдалённую канонаду, с переплясом и пересвистом праздновали русские солдаты. Возбуждённо-радостными, хмельными голосами кричали полузабытые мирные и фронтовые песни, вспоминая любушек, пели с особым чувством ликования, что целы-невредимы и причастны к важной победе — очистили от оккупантов краевой центр! И на разливистые переборы гармошки, на весёлый мужской хор мало-помалу стекались жильцы улиц, до этого дня боявшиеся даже показываться здесь, рядом со зданием гестапо, где в подвалах истязали многочисленных узников. Прибежали дети, стайкой пожаловали девушки и женщины, даже белобородый пономарь в рясе поспешил к воителям, принёсшим избавление. И каждый из горожан, проживших полгода под флагом со свастикой, не сразу осознал, что... наши вернулись!

7

Утро следующего дня, первого дня свободы, выдалось ненастным. Тёмным пологом висело над городом небо. На улицах чадили пожары. С протяжным грохотом обваливались жестяные кровли. Завывала в развалинах и пустых оконных проёмах метелица. С ней перекликалась с западной стороны канонада. Ещё коченели неубранные трупы немцев и был забит брошенной военной техникой проспект Сталина, ещё угадывалась повсюду дьявольская лапа, в руины обратившая значительную часть города. Но он уже жил по-новому! Он стал опять людным, хлопотливым. Горожане толпились на улицах и площадях, до слёз радуясь, поздравляя друг друга с освобождением, приветствуя и провожая красноармейцев.

Вот они, заросшие щетиной, иззябшие, донельзя уставшие, долгожданные русские солдаты-ратники проходят по улице! Идут плотной колонной, держа шаг, больше всего на свете желающие до отвала поесть да выспаться. А с двух сторон, затаив дыхание, вглядываются в их лица матери и жёны, невесты и сестрёнки, ждут чуда, встречи с любимым человеком! В этот час война как будто утратила страшное всевластие. Найти своего близкого, конечно, непросто среди бойцов. Преобразила война, перековала мужчин да парней на суровый лад, состарила до времени, изменила. И души стали иными — закалились в лишениях и тоске по милому дому. Оттого и солдаты смотрят по сторонам, ищут, ищут родных! Война всё перепутала, многих забросила в далёкие места. И случается, судьба внезапно сводит людей, чтобы тут же снова им разлучиться, — до будущей встречи или навек...

Пока ещё восстанавливалась советская власть, а смершевцы[42] отлавливали предателей, — в городе шустрили, пользуясь моментом, подростки. Да и те, кто постарше, не упускали случая присвоить всё, что было брошено немцами и сбежавшими с ними. Бойкие ватаги куролесили повсюду. Тащили самое ценное: трофейное оружие, одежду, консервы и галеты, шнапс и машинное масло, игрушки и карманные фонарики с разноцветными сменными стёклами, открытки с полуголыми немецкими актрисами, губные гармошки и форменные ремни, котелки и ложки. Оружие, впрочем, скоро пришлось сдать в милицию. Зато в пальто и тужурках, перешитых из добротных немецких шинелей, модники хаживали не один год.

Фаину, вместе с партизанской группой прибывшую в город, Лясова задействовала в качестве помощницы. Ожидался приезд возглавителя краевой организации ВКП (б) Суслова, и нужно было подыскать помещение. Старинное здание с кариатидами, где находился крайком до оккупации, оказалось основательно поврежденым авиабомбой.

На пару с Люсей Метелкиной, комсомольской активисткой, Фаина обходила центральные кварталы. Долго простояли на перекрёстке улиц Дзержинского и Таманской, пропуская войсковой обоз.

Низкие облака разогнал наконец ветер. Ярко сыпанули лучи. И невольно глаз охватил подгорную улицу, запруженную телегами и санями, которые влекли не только исхудалые лошади, но и быки, буйволы. Видимо, эту тягловую силищу собирали с прикавказских земель. Горластые пацаны с Варваринки преследовали косматого верблюда, запряжённого в арбу с тюками сена. Дразнили до тех пор, пока немолодой тыловик-туркмен не огрел их своим длинным хлыстом. Подводы везли армейское имущество, ящики со снарядами, съестные припасы, связанных живых овец.

— Какой у них ужасный вид! — воскликнула Люся, беря Фаину за локоть. — Я думала, у Красной армии достаточно машин...

— Откуда? Ты просидела здесь, насмотрелась на немецкую технику. Конечно, они эксплуатируют всю Европу. А мы сами бьёмся! В таких вот подводах я два месяца тряслась. Когда за тобой гонятся каратели, об удобствах, Люсенька, не думаешь.

— Да, Фая... Я восхищаюсь тобой! В освобождении города, представляешь, есть и твоя заслуга...

— Оставь. Я тоже была сентиментальной. А сейчас совершенно другая. Хотя так хочется надеть красивое платье, надушиться и просто пойти на танцы... Неужели это реально? А мне до сих пор не верится... Ну, пойдём к музею. Лясова велела прийти туда.

— А что ей скажем?

— Более-менее подходящи здания управы, кинотеатра «Ударник», гимназии.

— Может, ещё дом Красной армии?

— В принципе может подойти.

Напротив Верхнего базара, у стены краеведческого музея, митинг горожан и представителей войск уже завершался. Задние ряды редели, на кузове полуторки полковник в белой каракулевой папахе уступил место Лясовой, которую можно было за километр узнать по малиновому берету и красному банту на груди. Монолитной глыбой замерла она над толпой.

— Това-а-арищи-и! — раскатился её распаленно-боевой голос. — Мы собрались здесь, чтобы приветствовать наших бойцов-героев. Иго фашистов сброшено! Благодаря кому, товарищи? Командирам и солдатам Красной армии и нашим партизанам. Но к победе ведёт нас рулевой, любимый наш вождь и учитель Иосиф Виссарионович Сталин! Это он не спит по ночам в столице нашей Родины, это он — главнокомандующий, это он — наш спаситель и добрый советчик. Его мудрость и гениальное мужество сплотили весь советский народ! Нет в мире для каждого из нас человека дороже и родней, чем товарищ Сталин! Слава товарищу Сталину и доблестной его дочери — Красной армии! Ура, това-арищи-и!

Когда митингующие откричали и утихли рукоплескания, Фаина пробралась к Лясовой, — та приказала продолжать поиск помещений и неожиданно выдала ордер на право выбрать в ателье конфискованную одежду. А вот карточку на хлеб Дора Ипполитовна пообещала только через день. Уходя, распорядилась:

— Тут где-то Лихолетов, найди его. Скажешь, что со вчерашнего дня работаешь у меня, в горкоме партии. Пусть уладит формальности в партизанском штабе.

Лихолетов заприметил Фаину первым. Сошлись, приветно улыбаясь.

— Ну, с освобождением! — поздравил Олег Павлович, крепко пожимая девушке руку. — Как ты? В ночь штурма я искал тебя.