Люди ПЕРЕХОДного периода - Григорий Ряжский

— Разрешите, я помогу вам, гражданин начальник? — вежливо справился у того Сохатый. Затем он подставил стул, взгромоздился на него, закинул длиннющую руку на верх стеллажа и вытянул оттуда «макарова». Шагнул вниз и протянул оружие лейтенанту, — вот, пожалуйста, гражданин начальник, этот ваше.

— Ну чо, начальничек, умылся? — с нескрываемым пренебрежением в голосе хохотнул Паштет, изумив присутствующих свежим имиджем. — Теперь побежишь докладную строчить? Давай, давай, строчи, только я на твоё шизо верзать хотел, ты же знаешь! — и сделал нехорошее лицо, с упредительным прищуром. — Только сам осторожней теперь по земле ходи, не ровен час, с кем-нибудь нелюбезным пересекёшься, а он по ошибке больно сделает тебе или кому ещё твоему, понял моё слово?

— Пожалуйста, не нужно предпринимать никаких мер, — миролюбиво произнесла Елена, обращаясь ко всем сразу, — поверьте, всё это было только ради того, чтобы нам же всем стало лучше. Было плохо, но теперь будет нормально, как и должно быть. И уже можно закрыть окно и вычеркнуть этот досадный эпизод из нашей с вами жизни. А с Иваном Харитоновичем я сама поговорю, — приложив руку к сердцу, обратилась она к офицеру, — объясню, что мужу моему стало дурно, но вы помогли его откачать, подав в помещение свежий воздух. А товарищи вам помогли, — она кивнула на братьев. И подала команду: — Всё, пацаны, ступайте, увидимся ещё, Бог даст.

— Давай, подруга, — мотнул головой Паштет, — не кашляй! — и самостоятельно заложил руки за спину. — Только не понял я, чего ты нагрянула-то, нас поглядеть, что ли?

— Всего вам наилучшего, Еленочка, — смущённо пробормотал Сохатый и тоже пристроил руки у себя сзади. Затем, мило улыбнувшись, обратился к её мужу: — И с вами было приятно познакомиться, Герман, не знаю как вас по батюшке, но спасибо, что не забываете. Как говорится, invito libero protinus te videre[17].

И обоих увели.

— Что это значит, как ты думаешь? — спросил муж. — Думаю, он хотел сказать что-то очень хорошее.

— И сказал, — ответила жена.

Они обнялись, прижались друг к другу и ещё долго стояли так, замерши, в опустевшей библиотеке Краснокаменской колонии строгого режима.

В это время за окном увядал сентябрь. Не тот, городской, так любимый обоими супругами и столь искренне ненавидимый братьями во плоти, а этот, глубоко провинциальный, густых забайкальских кровей, мечущийся между надёжно окончившимся западом и уже зримо ощущаемым востоком. Воздух был не так чтобы излишне тёплым, но ещё не успел остыть после выжигающего местную природу августа. Просто здешний сентябрь постепенно закатывал себе рукава хламиды, высвобождая верхние конечности, чтобы в очередной раз облить их новой свежестью и устойчивой прохладой — предтечей надвигающейся суровости, пережить которую, конечно же, придётся, но избежать не удастся никому.

Они вышли из проходной ИК-10 и обнаружили перед собой «шестёрку», ту самую, которая и доставила их сюда. Водительское окошко оттянулось, и из неё высунулась голова знакомого возилы. Он сплюнул на дырявый асфальт, всосал носом шматок предобеденной прохлады и, пытаясь демонстрировать полное равнодушие, произнёс, обращаясь к супругам Веневцевым:

— Ну так едем уже или не едем, в конце концов?

— Едем… — ответил муж.

— Разумеется, уважаемый, — подтвердила супруга. Они забрались на обшарпанное заднее сиденье, водитель дал по синим газам, и они тронулись в путь. Им предстояло как можно скорей осуществить три не сделанных ещё важных дела: накормить Парашюта, побеседовать с Рыбой и спасти «Шиншиллу» от гибели.

Хорошо помню тот день, когда мы вернулись домой из Краснокаменска. Первым делом, не успев раздеться, Ленка накормила Парашюта. Затем набрала Музу Павловну Рыбину и в довольно жёстких выражениях высказала ей слова весьма нелицеприятные, нечто вроде того, что очень рекомендует вернуть осуждённым братьям Петру и Павлу отсуженный у них деревянный миллион, поскольку за время пребывания в колонии оба стали общепризнанными авторитетами, а Сохатый, который Пётр, к тому же ещё и возглавил местный криминалитет в качестве смотрящего зоны. Кстати говоря, за время пребывания на этой должности он успел искалечить её бывшего знакомого господина Гамлета Айвазова, лишив его прежде занимаемого в преступной иерархии почётного места. Однако, учитывая обстоятельства, верней сказать, забив на такой учёт, братья готовы принять этот долг в виде приобретённой на эту же сумму коллекции современной и классической литературы, на выбор дарителя, плюс с десяток разговорников и словарей с русского языка на латинский и обратно. Всё это надлежит отправить грузоперевозкой любой скорости по адресу: Читинская обл, г. Краснокаменск, ИК-10, с пометкой: «Для нужд библиотеки». Да, и ещё просили передать, что полный срок оба досидят вряд ли, учитывая имеющиеся заслуги перед администрацией исправительного учреждения.

Проговорила и, не став дожидаться ответных слов, положила трубку.

Затем мы наспех поели чего-то, нырнули в ванную и сразу кинулись в постель, где и провели ближайшие сутки. Мы спали и любили друг друга, потом снова спали и снова любили. Мы вновь неслись на могучем скакуне, том самом, какой мчал нас по пустыне, но на этот раз он сменил маршрут, предпочтя скудному ландшафту Гоби и Сахары буйную растительность Забайкальского военного округа. Всё это время Парашют метался между нами, не находя себе верного места. Он то устраивался у меня между ног, то, резко вдруг передумав, перебирался к Ленуське, отвоёвывая себе тёплое местечко у неё под боком.

Примерно через месяц или около того, вернувшись из «Шиншиллы», которая за это время уже успела вернуть себе практически всю свою клиентуру, я обнаружил в почтовом ящике письмо, адресованное на имя моей жены. Отправитель значился: ИК-10, г. Краснокаменск, дальше — понятно. Ленки не было, на это время она была записана к гинекологу. Призна́юсь, не выдержал, распечатал и сунул нос, не мог удержаться, тем более что понимал — это скорее предназначено для двоих, чем только для неё.

Привожу содержание целиком, поправив лишь пунктуацию и отдельные орфографические погрешности.

«Милая наша Еленочка, здравствуйте, пишет вам Павел, который Паштет!

Петя не пишет, сказал, что после почитает, но уже сейчас с каждым моим словом к вам соглашается. Потому что знает, что мы оба одинаково хотим вам благодарности и добра за всё сделанное вами для нас хорошее и спасительное. А начать хочу с выражения сердечности в вашу сторону за подарок в библиотеку. Прибыл, считай, целый контейнер книжек, новых, ароматных, твёрдых и разных на всякий интерес, и за это нам от кума была объявлена громкая благодарность и по тихой обещаны послабления режима. А уж за латинские подарки — отдельно! Был у меня до этого свой маленький мир, в какой я любил протиснуться потихоньку и время от времени испытать своё же маленькое человеческое счастье. Теперь же мир этот расширился, сделался объёмней и намного содержательней, и это делает моё пребывание в отрыве от свободы гораздо терпимей и светлей.