Собрание сочинений - Влас Михайлович Дорошевич

попасть под суд, надо только совершить преступление. Довольно и прокурора.

Для полицейского прокурор бессилен. Надо, чтоб начальство захотело отдать полицейского под суд.

Городовой «изложит дело» околоточному, который, конечно, станет скорее на сторону «своего» городового, чем на сторону какого-то «мерзавца», подобранного на улице и попавшего в кутузку.

Околоточный «представит дело» участковому.

Участковый «объяснит дело» полицмейстеру.

Полицмейстер «осветит дело» губернатору.

Какое тут предание суду!

Для этих Шлеметевского, Шульпина и Ольховича приговор в каторгу свалился, как снег на голову.

Как снег в июле!

Они жили, они были воспитаны в мысли о безнаказанности, — это самое главное, — и вдруг…

И вот пройдёт года два-три.

В один из сахалинских лазаретов «приволокут» из тюрьмы избитого на смерть арестанта.

В состоянии. таком же, в каком был и этот несчастный обыватель Воздухов.

В кровоподтёках, с отбитыми лёгкими, с переломанными рёбрами.

— Кто это, братец, тебя так разукрасил? — спросит доктор, стараясь шутливым тоном поддержать дух умирающего.

Арестант промолчит.

— Кто, говорю, тебя так разукрасил?

Арестант будет угрюмо смотреть в угол и молчать.

Или скажет через силу:

— Сам с нар упал. Расшибся.

Всякий больной надеется выздороветь. Но, выздоровевши, попадёшь опять в тюрьму.

А если «лягнёшь», «ударишь хвостом», скажешь, кто бил, тогда уж из тюрьмы больше не попадёшь в лазарет, а прямо на кладбище.

И испустит дух этот бывший полицейский, для которого приговор в каторгу был приговором к смертной казни.

За что?

Испуская дух, он может, он имеет право спросить:

— За что ж меня-то, меня так, когда другие…

Г. Демчинский

— Прав или не прав г. Демчинский?

— Ей Богу не знаю. Вместо диспута, была пародия. Да и то не из остроумных!

— Верна его теория?

— Судить не могу. Я не специалист.

— Ну, по крайней мере, сбываются его предсказания?

— Не следил. Ведь нельзя же, глядя на небо, думать только о Демчинском!

И всё-таки когда меня интересует вопрос о погоде, я справляюсь:

— А что говорит Демчинский?

Если Демчинский предскажет, что 1-го ноября будет жесточайший мороз, — в ломбардах произойдёт великое волнение.

Служащие не будут поспевать выдавать выкупаемые шубы.

Если то же самое предскажут метеорологи, — шубы будут мирно покоиться нафталиновым сном и видеть процентные грёзы.

— Да ведь метеорологи говорят…

— А мало ли что метеорологи! Вот инженер…

Мне кажется, что и вера в г. Демчинского основана на том, что он инженер.

Такое и выражение существует:

— Вы верите в Демчинского?

Эта «вера в Демчинского» интересна с точки зрения психологии общества.

У меня был приятель-доктор. Кончил курс и уехал в провинцию.

Письма получались самые отчаянные.

«За 2 месяца хоть бы зуб какому-нибудь каналье вырвать! Ведь болят же, чёрт возьми, у кого-нибудь хоть зубы!»

К тому же с беднягой случилось несчастье.

Его пригласили как-то нечаянно к жене городского головы, — и несчастный нашёл у неё страдания желудка.

Страдания желудка, — когда жена городского головы не считала совместимым со своим званием страдать чем-нибудь ниже нервного расстройства.

— Весь город знает мои нервы, а он говорит, что у меня желудок!

От невежи, нахала, дерзуна и коновала отвернулся весь город.

Дамы падали в обморок при его имени:

— Он, Бог знает, что у меня найдёт!

Мужчины говорили:

— Вот лошадь заболеет, — я его приглашу!

«Мне всё чаще и чаще приходит в голову, дорогой друг, — писал несчастный, — прописать себе синильной кислоты».

Наконец, я получил от него известие:

«Продал последнее, что было. Еду в другую губернию».

И вдруг на меня посыпались жизнерадостные письма:

«Купил лошадей».

«Приторговываю домишко».

«Поздравь меня, — я помещик».

И приятель звал меня к себе:

«Приезжай весной сюда ко мне, в мой подгородный хутор. Мы отдохнём и посмеёмся. Здесь смеётся всё, — смеётся солнце, смеётся голубое небо, смеётся весёлая речка, смеётся кудрявый лес и радостно хихикает листвой».

Я соблазнился.

Приятель ждал меня на станции.

— Здравствуй, док…

Он побледнел, как полотно, кинулся ко мне, сжал руку и шепнул трагическим тоном:

— Тсс!.. Кругом меня все знают! Не называй меня доктором!

И пока мы ехали в отличной коляске, — он шептал, чтоб не слыхал кучер:

— Говори про меня всё, что хочешь. Что я беглый каторжник. Живу по подложному виду. Убил семью из десяти персон. Но не говори, что я доктор.

И когда после ужина мы остались одни, он посмотрел, не подслушивает ли кто из прислуги, запер двери кабинета и сказал вполголоса:

— Я знахарь, а не доктор. Не строй удивлённых глаз. Вот как вышло. Я приехал сюда без копейки и остановился где-то, скорей на постоялом дворе, чем в меблированных комнатах. Всю дорогу я думал: «Не броситься ли под поезд?» Усталый, разбитый, — а тут через перегородку охает хозяйка. «Что с вами?» — «Ой, милые, поясница!» Я не знаю, что меня дёрнуло пошутить, — это была минута вдохновения: «Это у вас с глаза!» Хозяйка обрадовалась, словно я ей сто рублей подарил: «Вот, вот, батюшка! Я и сама думала, что беспременно с глазу!» Пошёл в аптеку, накупил ей разной дряни. Наутро как рукой сняло! Так, пустяки были. Но к полудню в коридоре у моих дверей уж дожидалось пять пациентов из того же дома. Один испорченный, один чем-то опоённый, один, на которого напустили, человек, у которого заболел глаз оттого, что он посмотрел на собаку не в надлежащую минуту, и человек, на которого на самого посмотрела старуха-цыганка. На третий день у меня было уж 50 пациентов. Весть о приехавшем в город знахаре облетела всю улицу и переходила на соседние. А на четвёртый день у постоялого двора остановилась карета: «Здесь живёт знахарь?» Чем я их лечу? Я хожу в аптеку, покупаю нужные лекарства и лечу. Лечу как следует. Одним помогает, другим нет. Но известие о каждом «исцелении» — относительно меня говорят «исцеление» — облетает весь город и увеличивает мою славу. Меня даже хотели выслать! — похвастался он. — Но нет, брат! Трудно! У меня лечится губернатор! Ты посмотри часы моего приёма. Бедных — бесплатно. Интеллигенция окупает всё: дом, лошадей, имение, деньги в банке. И знаешь, к какому я пришёл убеждению?

— К какому?

— Что из меня вышел бы отличный доктор! У меня есть талант. Я хорошо лечу. Конечно, я не отстаю, я слежу за наукой. Но, разумеется, втайне! Ради Бога, это между нами! Выписываю книги на чужое имя, держу их под секретным замком, а читаю запершись. Он вздохнул. Мне жаль только коллег! За это время один повесился с голоду, другой впал в меланхолию, сидя один и ожидая пациентов. Остальные — кто уехал из