Собрание сочинений - Влас Михайлович Дорошевич
Шрифт:
Интервал:
— Простите, господа. У меня опять начинается мигрень!
А ещё через два дня она снова рыдала. Ибрагим снова избил её нагайкой за то, что она приревновала его к какой-то амазонке.
— А ваше слово? Ваше слово?
— Что же я поделаю, если я не могу держать слова даже перед самой собой?!.. Клянусь вам, нет утра, когда бы я не говорила себе, просыпаясь: «Всё кончено! С сегодняшнего дня»… И даю себе самое честное слово. А к концу обеда я встаю и, проклиная себя, — клянусь что ненавидя себя, — почти против своей воли говорю: «Извините, у меня мигрень». И иду. Я больна. Я отравлена.
Вся Алупка знала двух очень почтенных с виду дам, мать и дочь, которые поднимали такие скандалы, что сбегались все соседи.
— Ты интриганка! Ты отбиваешь у меня Ахмета!
— Не смей так смотреть на моего Османа!
И добро бы, всё это были писаные красавцы.
Это было бы пошло, но понятно.
А то встречаю этой осенью в Ялте маленького, невзрачного, рябого татарина, с золотой номерной бляхой.
— Имеет своих лошадей, работников! — поясняет с завистью другой проводник.
— Этот?
— Барыня одна провинциальная приехала этой весной. Десять тысяч подарила. Молодая и красивая, муж, говорят, по своим местам очень важная птица.
И наверное, «в своих местах», там это — неприступная провинциальная львица, готовая обдать леденящим холодом за всякое неосторожное слово, за всякий нескромный взгляд.
Что ж превращает, даже «рассудку вопреки», во временно исправляющих должность Мессалин наших скромных столичных и провинциальных матрон?
— Воздух здесь такой! — плакала бедная дама, которую бил Ибрагим.
При нынешних успехах знания смело можно надеяться, что скоро откроют ялтинского микроба, который вызывает эпидемические заболевания среди наших бедных дам.
— Я не могу слышать топота скачущей лошади. Это бросает меня в дрожь. Я не могу видеть парочки, которая едет с горы. На меня налетает рой воспоминаний! — говорила бедная дама, которую бил Ибрагим.
Мириады ялтинских микробов срываются со скал, на которых крупными чёрными буквами начертано в лавровом венке:
— Ибрагим и Маша.
Мириады микробов вылетают из-под копыт быстрой иноходью идущих лошадей.
Вылетают, кружатся в хороводе, разлетаются и заражают бедных, бедных, бедных дам!
Повышают температуру, туманят голову и застилают зрение…
Волга — чудная река.
Но причудливыми зигзагами её берегов по зеркальной, лазоревой глади написана бесконечная разбойничья история. То не горы чернеют по правому берегу Волги. То огромная библиотека из томов разбойничьих историй.
И леса кудрявые — только переплёты этих томов.
Вот огромный утёс, — огромный том с разбойничьим романом. Вот маленький утёс, — маленькая повестушка, но тоже разбойничья и весьма поучительная.
Жигули, Столбичи, это — уже многотомная история разбоев на Волге.
Тут каждый утёс кистенём машет, и каждый пригорок кричит:
— Сарынь на кичку!
Здесь творил суд и расправу атаман Степан Тимофеевич.
В этом ущелье жило двенадцать сестёр. Все разбойницы.
Вон как! На Волге даже дамы разбоем занимались. Где ж тут с мужчин строго спрашивать?
Выходили двенадцать сестёр, останавливали всякий стружок, бороться вызывали и, поборовши, дань спрашивали. Пока не приехал в утлой лодчонке калика перехожий.
Посмотрели сёстры на перехожего калику:
— Что же, с тобой, что ли, тоже бороться?
Невзрачный мужичонка шапку снял:
— Коли милости вашей угодно! Поборемся.
Взялись непобедимые сёстры, для смеха, поодиночке с ним бороться. Положил калика перехожий двенадцать непобедимых сестёр рядком на песок.
Диву дались двенадцать сестёр:
— Откуда, из каких таких стран этакий богатырь пожаловал?
Усмехнулся калика перехожий.
— Ну, какой я богатырь! Сами видите! На своей стороне самый лядащий.
Ужаснулись сёстры:
— Ну, уж ежели ты самый лядащий! Что же как другие из твоей стороны возьмут да придут?!
И со страха разбой кинули.
А то Бог бы знает, сколько бы ещё разбойничали сёстры, если бы к ним такой товарищ прокурора не пожаловал.
Здесь, по этим ярам гулял Кудеяр-богатырь.
Кудеяр-богатырь, который «сорок лет разбойничал, ни одной капли христианской крови не пролил». Всё так, за горло душил.
Согласитесь, воспоминания, — даже при поездке на казённом путейском пароходе вниз по Волге, — не особенно поучительные.
Среди старых волгарей есть легенда, что не умер атаман Степан Тимофеевич. Что живёт он в неприступном бору, около Жигулей. Седой как лунь, борода до земли, умереть никак не может, — земля его не принимает. Сторожит он заветные клады и живёт схоронившись. А как время ему придёт, — опять на святую Русь объявится.
— Жив Стенька Разин, только не показывается А жив.
Как всякая легенда, это — наивно.
Но что-то всё-таки тут есть.
Стеньки Разина нет, но микроб Стеньки Разина жив.
И не в виде старца древнего в дремучем бору живёт Стенька, а в виде микроба реет и вьётся на Волге.
Кудеяр, сёстры-разбойницы померли. Кости их истлели. А от праха их зародились микробы и заражают людей.
Что это так, — мы видим на гг. инженерах.
Вот и сейчас в Нижнем Новгороде московская судебная палата делает операцию двум таким заболевшим.
Содержание обвинительного акта, в двух словах, в следующем.
Атаман Александров собрал вокруг себя удалых добрых молодцев: подрядчиков, канцелярскую путейскую вольницу, и каждый проплывавшей мимо казённой тысяче они кричали:
— Сарынь на кичку!
А есаулом у него был свет инженер Шнакенбург млад.
Чем не волжская история?
Жаль, что все дамбы атамана Александрова всегда размывало водой, а то мы имели бы по Волге столько же «Александровских» дамб, сколько Разинских утёсов.
Как же это, однако, могло случиться?
Г. Александров — человек с высшим образованием. Будучи в институте инженеров путей сообщения, он, вероятно, и сам без волнения говорить не мог и других без волнения слышать не в состоянии был, когда речь заходила об общественной пользе, общественном служении.
— Деньги казённые — деньги народные.
А деньги народные, это — святыня!
Вероятно, его возмущало, искренно, до глубины души возмущало всякое известие о малейшем хищении народного достояния.
Да и г. Шнакенбург.
Воспитанника института инженеров путей сообщения, вероятно, волновало и возмущало каждое известие о всяком корыстном и бесконтрольном пользовании народным достоянием.
— Народные деньги — святые деньги.
Тут нужна осторожность в распоряжении каждою копейкой. Всё должно быть как за стеклом, — видно и ясно.
Какое поистине волшебное превращение!
Люди когда-то пылали, люди горели, а вот пришли на Волгу и…
Есть что-то в этой реке, — есть что-то для всякого инженера, который к ней подходит.
«В старину живали деды!» поют ему утёсы и горы.
— Смелее, смелее! — шепчут вековые леса.
Волны плещутся о камни, и в плеске их слышится русаличий смех двенадцати сестёр:
— Эх ты, простофиля!
А красавица-река, пышно раскинувшись, разметавшись в лазоревом ложе своём,
Поделиться книгой в соц сетях:
Обратите внимание, что комментарий должен быть не короче 20 символов. Покажите уважение к себе и другим пользователям!