Три родинки на левой щеке. Часть III. Перешеек - Таня Рысевич

была не его заслуга. Он бы ничего не смог сделать. Её мысли летели друг за другом так легко, не задерживаясь, будто они были колосками, которых едва касается рука бегущего по полю человека. Не так, как у маленьких детей, мысли которых сменяются быстрее, чем они успевают их осмысливать. Просто казалось, что для Белки все мысли были равны, она не выделяла какую-то из них главной. Велен недоумевал, каким образом девочка, выросшая в местах, где ей никогда не встречались светлые или тёмные маги, смогла взрастить в себе такую совершенную ментальную защиту от магии Света. Может, это и не было защитой — просто образом мышления, но Велен наблюдал подобное впервые.

Велен покосился на Рысь. Близнецы отличались как кирпич и пушинка тополя. Белка принимала эту разницу так, будто было естественно и иначе быть не могло. Рысь едва держала себя в руках, чтобы не одёргивать сестру ежеминутно.

— А почему ты постоянно ругаешься? — с невинным интересом спросила Белка у Дона. Огородник, вяло матерясь, свежевал зайца. Велен мог его понять. Зайчатина уже стояла поперёк горла.

— Потому что в детстве мама запрещала мне ругаться, — таким тоном, будто это был непререкаемый аргумент, заявил Дон, — а также делать много других интересных вещей. Поэтому, как только я перестал жить с родителями, я не преминул восполнить все эти недостатки в моём воспитании. Я сквернословил, распутничал, хамил, воровал, пьянствовал и совал свой нос в чужие дела, — он потёр горбинку на кривоватом носу. — В общем, отлично проводил время. Я бы с удовольствием курил, но в этот мир, почему-то, не завезли табак, — ворчливо пожаловался он.

— Табак? — переспросила Белка. «Этот мир» она то ли пропустила мимо ушей, то ли не придала ему значения.

— Это такая трава. Её сушат, поджигают и вдыхают дым, — пояснил огородник.

— Зачем?

— А пёс его знает, — пожал плечами Дон, — я не успел разобраться.

— Тогда почему тебе этого так хочется? — вопросы Белки по-прежнему были по-детски невинными, лёгкими и отчего-то светлыми.

— Все мои любимые герои сказок курили, а мне нельзя? — возмутился огородник.

— А почему твоя мама это запрещала? — встряла в разговор Ависар.

— Потому что курить — вредно! — с лёгкой иронией отрезал Дон. — Будь в Кай-Дон-Моне табак, Орден Целителей его, наверное, его запретил бы. Как знать, может, он тут и был, да вы постарались.

Велен не удержался от улыбки, глядя на растерянное лицо Ависар. Она явно не понимала этой логики.

— Ой! — вдруг всплеснула руками Белка. — Как я могла забыть⁈

Она вскочила с места, залезла в свой кузовок (кажется, так назывались эти заплечные корзины), достала оттуда какой-то мешочек и протянула Лине.

— Что это? — спросила девушка, принимая подарок.

— Гречка!

Взгляды скрестились на мешочке. Чего-чего, а вот этого никто не ожидал. Только сейчас Велен почувствовал, как сильно хочется съесть чего-нибудь такого… нормального.

— Ну я же говорила, что отец хотел бы дать тебе пирожок, — лукаво подмигнула сестре Белка.

* * *

Рысь осторожно коснулась лба Корона. Он не пошевелился, дыхание, которое она ощущала боком, не сбилось. Он спал крепко и спокойно. А она даже не успела заметить, когда Арн снова это сделал. Рысь мысленно поблагодарила эльфа за эти минуты спокойствия. И за то, что можно было свободно говорить, не опасаясь потревожить Корона.

— Так всё-таки почему ты здесь? — Рысь повернулась к сестре, сидящей поодаль.

Сейчас Белка была спокойной — то ли устала к ночи, то ли просто не видела смысла прикидываться дурочкой, когда они наедине.

— Когда до нас дошли вести, куда и с кем ты направилась, — начала Белка, — отец пошёл к ведуньям. Они долго говорили. А потом пришли ко мне и сказали, что я буду вам нужна.

— Ты говорила, тебя отец отправил, — Рысь постаралась сказать это спокойно, но раздражение, вызванное ложью сестры, всколыхнулось где-то внутри.

— Всё-так он решал, пойду я или нет, после того, как я согласилась, — ответила Белка. — К тому же, он меня провожал. Я только третий день одна иду.

Мысль о том, что отец был в трёх, хорошо, в шести днях пути от неё, защемила сердце. По сравнению с тем, что они преодолели, это было — рукой подать. Рысь почти никогда не находила, о чём поговорить с отцом. И всё равно ей нравилось, когда он был рядом.

— И тебе не страшно было одной? — спросила Рысь. Белка всегда была домашней девочкой, едва ли склонной к тому, чтобы выбрать путь охотника.

— А ты разве испугалась бы? — Белка казалась искренне удивлённой. — Да и потом, мне часто приходится ходить из одной деревни в другую.

Кажется, с момента их расставания многое изменилось. Рысь смотрела на сестру. Белка и сейчас слегка улыбалась — не насмешливо, просто потому, что иначе не умела — и её взгляд непрерывно бегал вокруг, подмечая всё необычное, что ей встречается. Улыбалась бы она так же, если бы была вместе с ними позавчера?

— Ведуньи были правы, — почти что неожиданно для себя сказала Рысь, — ты нам нужна.

Сегодня они все впервые вдохнули полной грудью. Снова почувствовали, что живы. Благодаря Белке.

— Рысёнок, — Белка стала неожиданно серьёзной, — мне говорили, что с вами была собака. Повязанная.

Повязанная… Рысь уже почти и забыла, что Спутников у них когда-то называли так.

— Ты просила, чтобы я не спрашивала, — продолжала Белка, — но сейчас-то, наверное, можно?

Рысь чуть отклонилась назад, чтобы плотнее прижаться к Корону и убедиться, что он дышит всё так же ровно.

— Она погибла, — эти слова, пусть и произнесённые шёпотом, просто-напросто застревали в горле. Они были неприятными. Тяжёлыми. Острыми на ощупь и горькими на вкус. И поднять взгляд было почему-то невероятно тяжело.

— Расскажи, — едва слышно шепнула Белка. Рысь как наяву видела её озабоченное, сочувствующее лицо, хотя смотрела она в тёмную траву под ногами.

Рыси потребовалось несколько глубоких вдохов и выдохов под аккомпанемент громко стучащего сердца, чтобы решиться. Она сразу поняла: связного рассказа не будет. Как сможет. По слову, по жесту, выдавит из себя эту историю. Чтобы никому другому не пришлось. Особенно Корону.

Белка как-то незаметно подвинулась ближе и взяла сестру за руку. В другое время Рысь отдёрнула бы руку. Но сейчас она сжала ладонь, будто это могло спасти от пережитого ужаса.

— У Коньей Горки… — начала она и дыхание перехватило. Никогда больше это место не будет для неё просто точкой на карте.

Слово падало в темноту за словом. Голос метался, то становился хриплым, то пронзительно тонким, то вообще пропадал, заставляя Рысь беспомощно хватать воздух ртом. Почти сразу по щекам потекли слёзы — от бессилия. От того, что