Дело гастронома № 1 - Евгений Латий

Антон кивнул головой. Зоя вздохнула, выключила газ, положила сыну на тарелку несколько ложек картошки и две котлеты, достала нож, вилку, хлеб, горчицу, открытую банку венгерских маринованных огурчиков. Тонкими ломтиками порезала хлеб.

– Я рада, что это хоть не воровство, но ведь ты сломаешь себе всю жизнь!

– Так уж получилось, – вздохнул он. – Извини! Но это еще один способ выехать за рубеж. Просто так не выпустят. А жить здесь нельзя, невозможно! Ты что, не понимаешь этого, не видишь?! – нервно, почти в лихорадке зашептал он.

– Замолчи! – вдруг резко выкрикнула она и стукнула ладонью по столу.

Хлопок получился как выстрел, и Антон испуганно застыл, не ожидав такого возмущения от матери. Она увидела испуг в его глазах и тут же пошла на попятную:

– Ладно, садись поешь!

Антон сел.

– Куда?! А руки мыть – Пушкин?!

Антон сходил в ванную, вымыл руки, вернулся, сел за стол, принялся за еду. Зоя сидела напротив, смотрела в одну точку.

– Извини за вопрос, но ты, спасая меня от тюрьмы, сделала что-то нехорошее? – вдруг осторожно спросил Антон.

Она вздрогнула, недоуменно взглянула на сына.

– Просто меня вдруг отпустили. Даже на машине до дома довезли, – он грустно усмехнулся. – Все это как-то непонятно! За красивые глаза они ничего не делают!

– Ну почему? В жизни по-разному бывает…

– Но это ведь ты добилась, чтоб меня отпустили? – перебив ее, спросил он, и она, не выдержав, кивнула.

– Бери огурчики.

– Ты мне не ответила! – настойчиво проговорил он.

– Что я должна тебе ответить?! – она грустно усмехнулась. – Да, этого я добилась! А ты подумал, тебя Мариванна освободила?! Никому ты, кроме матери, не нужен! Хоть это запомни!

– И за это ты что-то сделала нехорошее?

– Ну что ты привязался ко мне с этим нехорошим?! – не выдержав, вспылила она. – «Крошка-сын к отцу пришел, и спросила кроха»! Ничего я пока не сделала! Ничего!

Антон с облегчением вздохнул.

– Я прошу тебя: не делай ничего такого, за что тебе было бы потом стыдно, – попросил ее Антон. – Я недавно вдруг понял: это и есть самое страшное, – признался он.

Зоя помедлила и кивнула. Он снова принялся за еду. Зоя вдруг поднялась и вышла в коридор. До Антона донеслись легкие всхлипы, он перестал есть, не зная, что ему делать: то ли пойти успокоить, утешить мать, то ли сделать вид, что он ничего не слышит. Но еще через секунду мать ушла в ванную. И он продолжал завтракать. Еще через несколько секунд Зоя вернулась.

– А теперь расскажи мне, кто тебя впутал в эту историю с запрещенными книгами? – потребовала она.

– Меня никто не впутывал! Но мы живем в страшном государстве! Только при фашистах за чтение книг сажали в тюрьму! Я ненавижу этот строй!..

– Антон!.. – резко оборвала она его. – Не смей так говорить! Не смей!

Она снова стукнула ладошкой по столу, но уже потише.

– Подожди, мама. Я готов отсидеть шесть лет в Мордовии, лишь бы ты потом никогда себя ни в чем не казнила. Ты понимаешь?! Я просто очень люблю тебя!

Зоя подошла, обняла сына. В ее глазах блестели слезы.

– Я тоже тебя люблю, сынок. Но пойми, нельзя бороться с большим и всесильным государством!

– Не такое уж оно всесильное!

– Помолчи!

– Я не хочу и не буду молчать! – Он вдруг поднялся из-за стола. – Арест вовсе не испугал меня! Наоборот, я многое понял. Но я для них мелкая сошка. Им нужна ты, чтоб отсечь голову более крупной рыбе! Ведь так? За кем идет охота?!

Глаза у Антона горели, но Зоя молчала.

– Это неважно! – наконец проговорила она. – Но я не отдам тебя на шесть лет в Мордовию! Хоть ты и рвешься туда! Что еще за блажь?! Это зона, а не санаторий! После этого тебя никто не возьмет на работу, не примут ни в одно учебное заведение! «Волчий билет»! Ты хоть понимаешь, что это такое?!

Голос ее дрогнул. Она с трудом сдержала слезы. Антон вдруг победно улыбнулся.

– Но я же тебе сказал: иначе отсюда никогда не уедешь! А жить здесь и постоянно всего бояться? Это жуть какая-то!.. И честно говоря, мне уже порядком надоело. Но еще противнее смотреть на вас, насмерть перепуганных. Я-то хоть осознаю, что живу в тоталитарной стране, почти при фашистском режиме, а вот вы…

– Замолчи! – перебила она сына. – Ты с ума сошел! Не смей так говорить?! Не смей! – выкрикнула она и впилась в него страшным взглядом.

Он утихомирился, сел на место. Зоя налила сыну чай.

– Мам, если ты спокойно обо всем подумаешь, то поймешь, что на самом деле прав я. Да у нас в университете каждый второй говорит об этом! Ну, не каждый второй, каждый пятый. Та же Мариванна! Поэтому я и влюбился в нее. Она – большая умница!

– Все, больше ни слова! – она приложила ладони к вискам. – Лучше пей чай!

Антон грустно посмотрел на нее.

– Просто я не переживу, если тебя посадят в тюрьму! – прошептала Зоя, слезы снова блеснули в ее глазах.

Антон кивнул и стал пить чай. Зоя вытащила из холодильника пару эклеров. Антон их очень любил.

– Ого, эклерчики!

– Ешь! – приказала она, взяла сигарету из пачки «Мальборо», отошла к окну, открыла форточку, закурила. Несколько секунд Зоя молчала, но неожиданно вдруг спросила у сына: – У тебя с ней серьезно? Она – единственный свет в окошке? Но она же старше тебя!

Антон чуть не подавился, но глотнул чаю и шумно задышал.

– Извини, но я не знал, что она жена полковника, да еще из КГБ! Она это скрывала.

Зоя шумно выдохнула.

– Ведь знала же эта тварь, чем все это может закончиться! Макаренко, мать твою!

Зоя посмотрела на часы, раздавила сигарету в пепельнице, шумно вздохнула, сняла фартук.

– Чтобы я о ней больше не слышала! – приказала мать. – Слышишь меня?! Ей-то что, муж ее вытащит из любого дерьма, а тебя еще больше утопят! Ты понял?

Антон съел два эклера, облизнулся, вытер пальцы салфеткой, точно не слышал этих рассуждений матери. Она вышла из своей комнаты уже в деловом австрийском костюме, строгая и неприступная, сурово взглянула на сына.

– Все, я поехала на работу! А ты из дома ни на шаг! Я сама позвоню в институт и скажу, что приболел. К телефону не подходить, никому не открывать. ЕЙ, – Зоя выделила это слово и презрительно поморщилась, – не звонить! Договорились?

Она в упор посмотрела на сына, он помедлил и кивнул. Она вышла из кухни.

Култаков не спеша прогуливался по скверу Старой площади с Андроповым. Было довольно холодно. Оба были в черных фетровых шляпах. Оба молчали. Мимо торопились прохожие. Когда они остались вдвоем, Андропов, обернувшись, нарушил молчание: